— А тебе-то не все равно, — отвечал Бономалия, — жует хозяйка бетель или не жует, ты-то из чего убиваешься? Потеха да и только! Душечка по миру шатается, а хрюшечка тоскою мается. Но если тебе уж совсем невмоготу видеть хозяйкины страдания, то найди эту самую Менки и приведи ее обратно.
— Ох, прямо ума не приложу, как мне быть. Эта нахалка ушла отсюда — ровно со света сгинула. А на хозяйку взглянешь — сердце кровью обливается. Вот ты сам скажи, Бономалия, женщина она или не женщина? А что надо женщине, как не бетель жевать? Что еще отобьет запах во рту? Ты, должно, знаешь Кумодини из соседней деревни, дочку тамошнего хозяина Донеи? Так та вот тоже — о бетеле и слышать не желает. А видал, какие у нее от этого зубы? Как кость белы!
Сам Годжанон бабу не раз говорил жене:
— Ты в самом деле разлюбила бетель? Странно, очень странно!
— Ничего странного тут нет, — отвечала Радхикадеби. — Ты-то вот бросил курить.
— Сравнила тоже! Курить мне доктор запретил. Отвыкай, говорит, от табака, если не хочешь печенку испортить. Я курить бросил по настоянию врача, а не из тоски по Менки.
— Какой вздор! — возражала Радхика. — Не родился еще тот человек, ради которого я стала бы ломать свои привычки. Просто надоело. Кстати, не ты ли жужжал без конца, что от бетеля у меня зубы стали черные, как оселок? В общем, Менки тут ни при чем. Все ей приписывать — значит меня чернить и порочить. Если ты не прекратишь таких разговоров, ты пожалеешь об этом!
Видя, что жена начинает горячиться, Годжанон отделывался многозначительным «хм» и умолкал.
Была милях в двух от их городка деревня Холодхорпур. На часть сбережений, которые Менки скопила за годы службы у хозяйки, она построила там небольшую хижину, где и поселилась, вверив свою судьбу всевышнему. Обжившись на новом месте, Менки стала искать работу, но ничего подходящего не попадалось, да и трудно ей было что-нибудь найти, ибо, живя всю жизнь при господах, к черной работе она не привыкла, а к тяжелому труду вообще не была способна. Однажды Менки нанялась к кому-то рис молотить, так после нескольких часов молотьбы три дня дома отлеживалась — не могла ни рукой ни ногой шевельнуть. С тех пор она не пыталась заниматься крестьянским трудом.
Как ни экономно расходовала Менки свои сбережения, они быстро таяли. В конце концов осталось всего две рупии, да и те украли. В ее отсутствие какой-то жулик забрался в хижину и унес последние деньги. Мир потемнел в глазах Менки, она не знала, что ей делать. Взывая к милосердию божьему, она лежала в своем убогом жилище, обливаясь слезами. Так за днем шел день.