Записки моряка, 1803–1819 гг. (Унковский) - страница 125

, мы ночевали. Трехэтажный каменный дом, такой же, как в Богородицком, стоял на высоком красивом местоположении левого берега Днепра, а за рекой виднелось богатое село, как маленький городок, Погорелое, владельца Ивана Ивановича Барышникова — 7000 душ крестьян. Редко можно встретить такую живописную местность, обильную заливными лугами и пастбищами. Но дом в Овиновщине, с оранжереями и конным заводом, не был никем обитаем с тех пор, как скончались родители Катерины Ивановны (Иван Яковлевич Энгельгардт и ее мать). Отец Катерины Ивановны был родной брат Петру Яковлевичу Энгельгардту, который был женат на Анне Михайловне, сестре Федора Михайловича, а его родная племянница была замужем за Федором Михайловичем. Следовательно, они между собою были вдвойне родня. За Катериною Ивановною считалось по разделу более 1500 душ превосходного имения, да Федору Михайловичу досталось по разделу более 500 душ. Наконец, наше путешествие закончилось, сперва в Богородицком, а потом через неделю, 20-го сентября, мы возвратились домой в Колышово, исколесив более 600 верст на своих лошадях.

В 1818-м году я ознакомился совершенно с делом моего хозяйства и увидев, что трудновато нам будет жить, если не последует перемены самой важной — избавиться от зависимости черезполосного владения. А соседи мои, привыкшие пользоваться этим неустройством, захватывали понемногу те небольшие участки тетушкиной земли, которые находились в середине их полей. Познакомясь с моим соседом Алексеем Петровичем Берингом, возвратившимся опять к своей супруге, показал ему актами свое право на земли, которые были у него в захвате — это были пустошние луга — 12 десятин, находившиеся в пользовании крестьян д. Поповки. Он очень любезно согласился в истине моих крепостных доказательств и сказал, что крестьяне мои могут косить как бывало в прежние времена, а потому я приказал им косить. А на другой день в воскресенье, только что я возвратился от обедни, один из моих крестьян прискакал на лошади и объявил, что их не допускают снимать траву с той пустоши. Тогда я приказал заложить дрожки и поехал на место, вооружась саблей. По приезде туда на пустошь, в 10 верстах от Колышова я увидал, что трава уже подкошена крестьянами Беринга, но их не было. Тогда я, став на холм, скомандовал своим крестьянам собирать скошенную траву и накладывать на воза. Телег было много и мужики скорехонько навалили сена на воза. В это время входит из кустов староста Беринга и кричит: «Как смеете увозить сено, которое косили по приказанию моего господина крестьяне?» На это я ему сказал: «Скажи своему господину, чтобы он приехал сюда, и я буду его ждать для объяснений», а мужикам приказал везти сено в свою деревню. Староста ушел, Беринг не явился на мой вызов, и я воротился домой. На другой день после обеда Беринг приехал ко мне объясняться и что за мое самоуправство я могу подпасть уголовному суду. На это я ему сказал, что уголовных и гражданских законов я мало знаю, но верил его сознанию о неправильном захвате моей земли и по законам чести я готов на всякое удовлетворение, а если он находит нужным обращаться с жалобою на меня суду, то может подавать просьбу, куда ему угодно. Тогда он сказал: «Не лучше ли будет разменяться землями, находящимися тоже в черезполосности с ним по близости д. Поповки». Я отвечал, что я враг всякой черезполосности и соглашаюсь охотно на его предложение. А случилось так, что точно то же самое количество десятин его земли находились в моих полях. Мы ударили по рукам и разменялись дружелюбно, выдав друг другу крепостные акты, и после уже остались приятелями. Это первый, но успех в деле сосредоточения земли в полях.