Женщина в билетной будке сказала мне без всякого выражения:
– Триста восемьдесят семь долларов.
Я догадался, что спорить с ней бесполезно, и протянул карточку «Америкен Экспресс», благодарный за возможность быстро расплатиться и укатить домой.
Все вокруг воспринималось теперь как-то странно. Удивительнее всего было то, что я теперь не тянул сани, не вглядывался вдаль поверх снегов, не добывал огонь методом троглодитов, не освежевывал кролика или лося, не должен был полагаться на меткий выстрел из лука, чтобы не умереть с голоду, не шевелил пальцами ног и не дул на пальцы рук, чтобы не дать им замерзнуть, не вслушивался в голос Эшли… Не слышал звука ее голоса.
Я поехал на юг по шоссе I-95. Торопиться не хотелось, все машины обгоняли меня. Я проехал по мосту Фуллера Уоррена и миновал больницу, где провожу большую часть жизни. Мне не переставали звонить коллеги, радовавшиеся тому, что снова меня слышат. В предстоящие дни меня ждало много встреч. Я готовился к многократному пересказу своей истории.
Я свернул на Хендрикс-авеню и покатил на юг, проехал через Сан-Марко, вырулил на бульвар Сан-Хосе и затормозил перед цветочным магазином «Традс». В его оранжерее меня приветствовал, во-первых, запах навоза, а во-вторых, Татьяна, милая русская женщина на шестом десятке с грязными руками и чудесными скулами. Она окликнула меня, высунувшись поверх плюмерии.
В городе дюжина цветочных магазинов, но больше нигде нельзя услышать такого акцента. Голос Татьяны погружает меня в атмосферу фильмов с Джеймсом Бондом и «Рокки-4». Он у нее низкий, гортанный, намекает на многолетние страдания или злоупотребление спиртным – возможно, на то и другое одновременно. Все «w» она превращает в «v», «е» тянет, «r» смахивает у нее на рычание. «Водка» превращается в «уодку». Я не любитель этого напитка, но когда о нем заговаривает она, то я готов опрокинуть стопку «Грей Гуз» или «Абсолюта».
Возможно, в прошлой жизни она была шпионкой. Не удивлюсь, если она осталась ею до сих пор.
Она вытерла джинсовым рукавом потный лоб.
– Где ты был? – От ее «быыыыл» завибрировало стекло.
Если бы я сказал правду, то пришлось бы провести в этом местечке слишком много времени.
– В отпуске.
Татьяна не ходила, а маршировала. Она печатала шаг и передвигалась быстро, как ураган. Она обошла прилавок, держа в руках пурпурную орхидею с белой полоской посередине. Пурпур был таким темным, что даже отливал черным, стебель, фута четыре в высоту, был обвешан тремя десятками распустившихся цветков и таким же количеством бутонов.
– Нравится? Я припасла это для тебя. Трое уже пытались ее купить, но я всем отказывала. Мой босс думает, что я свихнулась, и грозит меня уволить, но я говорю, что она твоя. Ты вернешься и захочешь ее купить. – Все слова она произносила исключительно правильно – в этом и заключалась прелесть ее образа.