– Что, не спится?
– Так же, как и тебе. – Я кивнула на натюрморт. – Пьешь один. Почему меня не позвал?
– Боялся отказа.
– Или согласия?
Его губы выгнулись в смайлик. Во втором таком же стакане запузырился карамельный гейзер, потрескивая ледяными кубиками…
Мы сидели в бездонных креслах наискосок через угол стола. Завтра, стало быть, улетаем? Да, с утра на ресепшн. Автобус в аэропорт. Гуд бай, Америка. Да. Как же быстро. Как миг. Так и вся наша жизнь. А была ли она? Да, была ли? Или это только приснилось? Сегодня последняя ночь. Да, последняя. Ночь. Да. Что? Нет, пустое. Еще рому? Пожалуй, да.
– Виктор…
– Да? – Он взглянул особенно настороженно.
– Помнишь, ты говорил, если сопровождающей буду не я… если я не поеду… ты огорчишься.
Он промолчал. Только смотрел, настороженно и внимательно.
– И вот, все сложилось. Мы здесь. Мы вдвоем… Ты… удовлетворен?
Он смотрел так же молча, внимательно и страшно.
– Ну помоги же мне. Ты же мужчина. Видишь, я не нахожу слов.
– Я помогу тебе, помогу. Не волнуйся. Проект «Лавеум» состоится.
– Да причем тут «Лавеум»! – сорвалась я.
Мгновение – и мы вскочили друг против друга.
Он взял мои плечи. Я не сопротивлялась. Он слегка сжал. Я не чувствовала себя, только парализующий жаркий ток по всему телу. Он был совсем близко, почти навис, почти расплавил, почти держал меня, обезволенную, гипнотизируя пронзительным и жестким взглядом властителя.
– Твои глаза… – произнес он.
– Что? Что мои глаза?
Он покачал головой, продолжая меня вблизи рассматривать.
– Что с моими глазами? Что-то не так?
– Нет, они красивой формы и все такое… но… Нет. Нет. Ничего у нас с тобой не получится. Извини.
Разжал, выпустил. Отступил на шаг. Еще на шаг. Медленно развернулся и отошел к балкону. Застыл, превратившись в сплошную спину.
– Ты сильно-то не расстраивайся. Дело не в тебе – во мне. Я старый. К счастью, женщина мне уже не нужна.
– К счастью?
– Конечно… Я недосягаем для женской надо мной власти. Если тебе будет от этого легче, можешь назвать меня импотентом.
Мне подурнело. Вот, что означает ВИП – ве́ри импо́тент персон. Я ведь это знала. На что поперлась? Чего нафантазировала? И самое противное – его равнодушный, преспокойнейший тон, которым он сообщает о том, что для мужчины должно быть стыдом и ужасом. Или я чего-то не понимаю?
– И все же, что с моими глазами?
– Забудь. На месте твои глаза.
– Нет уж, договаривай, раз начал.
– Ты уверена, что хочешь услышать правду?
– Да.
– Ну что ж… – Он развернулся, заложив руки в карманы. Протяжно вздохнул. – У тебя глаза… как бы помягче выразиться… пожившей женщины.