Крылья голубки (Джеймс) - страница 304

не значат. Тут не было места педантичности: когда человек стоит на пути у этой девушки, допустимо все. А ее путь, словно по щелчку пружины, вдруг стал его собственным путем в той мере, как чувствовал теперь Деншер, в какой она оказалась в глубокой зависимости от него самого. Все, что ему следует или не следует делать, будет иметь самое непосредственное отношение к ее жизни, которая, таким образом, оказывается целиком в его руках, – и не должно иметь отношения ни к чему иному. Карты для него легли так, что он может ее убить, – именно так он прочел то, что, пока он сидел в своем излюбленном уголке, говорили ему карты. Ужас, вызванный этой мыслью, заставил его отбросить все, пригвоздив его, неподвижного, к месту на целых три часа. За это время он все чаще принимался за еду и выкурил больше сигарет, чем когда-либо еще за такое же время. То, что для него прояснилось, прояснилось, в своей первоначальной интенсивности, как ужас, так что само по себе действие любого рода, будь оно правильное или неправильное – если такая разница все же сохранялась, – тут же услышало бы ясное «ч-ш-ш-ш!», указывающее, что с этого момента ему следует застыть в неподвижности. Фактически Деншер, пока длилось его бдение, размышлял о нескольких способах поступить именно так, и это время могло сослужить ему службу, дав на дом задание ходить на цыпочках.

Домой он в итоге, когда решился наконец покинуть кафе, принес усвоенную им истину, что любая иная система действий приведет его прямым путем к разрушению. Разрушение виделось ему в самой идее доведения, со стороны Милли, до критической точки чего бы то ни было – чего бы то ни было вообще. Ничто, доведенное до такой точки, – с легкостью доказывал он себе, – не должно привести к катастрофе. Он связал себя с ее судьбой или, лучше сказать, ее судьба оказалась связанной с ним так, что любое неверное движение способно так или иначе резко оборвать нить. Они, эти рассуждения, по правде говоря, все же помогли ему до некоторой степени восстановить душевное равновесие, ибо они в конце концов свелись к тому, что делать ему ничего не надо, что в целом соответствовало ноше, возложенной на него Кейт. Ему просто не следовало ничего предпринимать без разрешения Милли, не двигаться без оного, как бы странно это ни выглядело, ни вперед, ни ближе, точно так же как без разрешения Кейт. И вот к чему свелась в результате его мудрость: опять-таки к необходимости просто быть добрым. А это означало то же самое, что быть неподвижным – то есть учиться не создавать излишних вибраций. Выкуривая сигарету за сигаретой, он чувствовал себя как бы запертым в комнате, где на стене ненадежно повешено что-то, что должно провисеть там как можно дольше, а неверное движение способно все обрушить. Он чувствовал, что сейчас, в этом его состоянии, даже Флит-стрит не сможет его никак затронуть. Его начальник вполне мог телеграфировать ему, что он нужен, но Деншер просто не услышал бы начальственного зова. Возможно, денег на праздную жизнь у нашего молодого человека было не так уж много, однако Венеция, к счастью, была дешева, да и Милли по-своему поддерживала его. Самым крупным из его расходов было добраться до дворца к обеду. Коротко говоря, ему не хотелось от всего этого отказываться, и он надеялся, что, скорее всего, ему удастся, задержавшись здесь, не только отмолчаться, но и не совершить неверных шагов. Он сумеет сохранять необходимую неподвижность во всех случаях жизни.