Что он имел в виду, что он хотел доказать?
Ле Брев даже и не шевельнулся. Он заявил, что имена совершенно не важны, и провел языком по губам. Он не доверял мне.
— Все, что я хочу сказать, это то, что тайны существуют, месье. У финишной черты, когда бы мы к ней ни подошли… — Он докурил сигарету, швырнул окурок на землю и затушил его подошвой. — …У финишной черты можно и не понять, почему люди совершают те или иные поступки. Ужасные поступки.
— Не понять что? Ради Бога, что произошло здесь?
Он устало потянулся.
— Месье, иногда происходят события, которые нам просто нужно принять. Мотивы мы не понимаем. — Говорил он резко и хрипло. — Я нашел здесь два тела — тридцать семь лет назад.
Он подождал, пока до меня дойдут его слова.
Тридцать семь лет назад. Должно быть, тогда Ле Бреву было двадцать с небольшим. Я дал бы ему сейчас шестьдесят, хотя наверняка сказать трудно. У него гладкая, без морщин, кожа. Был ли он тогда молодым жандармом в этом округе, столько лет назад?
Он увидел мой невысказанный вопрос и кивнул:
— Во Франции мы все местные. Мы держимся той местности, которую знаем.
Мне стало холодно, несмотря на солнечные лучи, пробивавшиеся сквозь листву. Его лицо оставалось бесстрастным, на нем не было ни симпатии, ни враждебности, оно просто отражало факт, факт смерти в этом лесу. И при том зная, что пропали мои дети.
Ле Брев поднял голову, указывая на деревья, их густую листву:
— Посмотрите на них. Все живут. Все здоровы. — Он помолчал, как будто раздумывая. — И вдруг лист падает вниз. И кто знает почему?
Именно с этого момента все происходившее во Франции полностью захватило меня. По мере того как расширялись поиски, я ездил взад и вперед между домом, где Эмма находилась в полусне, напичканная успокоительными лекарствами и полностью измученная, Сен-Максимом и Понтобаном. Местная жандармерия в Сен-Максиме казалась переполненной детективами под началом Ле Брева, а военизированная полиция, облепившая дороги, как стая мошек, проверяла каждую машину. Ле Брев объяснил, что комиссар полиции дал им все полномочия. Он лично вел расследование.
Но дети исчезли, просочились, как вода сквозь песок, оставив только следы своего пребывания — одежду, принадлежности для отдыха и игрушки. Собака Сюзи, Шоколадка, одиноко сидела на ее чемодане в пустой спальне. Увидев ее, Эмма разрыдалась. Она смотрела на меня воспаленными глазами, иногда цепляясь за последнюю надежду в слепом отчаянии… а порой так, будто ненавидела меня.
Я был явно под подозрением: ведь именно я последним видел детей, нашли мою мокрую пижаму, я мог выходить из дома. Разве не я организовал этот отдых, привез их сюда и последним пожелал им спокойной ночи? «Были ли у вас ссоры, угрозы с вашей стороны?» — сухо спрашивал Ле Брев, пытаясь нащупать слабое место в моих показаниях. Я спросил, что отвечала ему Эмма.