Он пожал плечами:
— Ваша жена? Она ничего не утверждает определенно.
— Что вы имеете в виду?
— Что можно сказать, месье? Только то, что что-то произошло и, как и я, она не знает почему.
— Вы хотите сказать?..
— Я ничего не хочу сказать, месье. Я всего лишь следователь.
Но опухшее лицо Эммы, казалось, обвиняло меня. Однажды она выпалила, когда мы ждали новостей:
— Это все твоя вина. Ты хотел этого чертова отдыха. В этой чертовой стране…
Я попытался оправдываться:
— Дорогая… отпуск мы взяли из-за тебя.
— Не называй меня дорогой, — оборвала она меня.
Ле Брев забрал меня в Понтобан, и мы совещались там в разных комнатах, в то время как беспросветная стена отчаяния затмила для меня весь мир. Желтые плитки на полу таращились на меня. Вопросы сыпались один за другим. Были ли Мартин и Сюзанна созревшими в половом плане? Что я испытывал по отношению к ним? Возникало ли у них желание сбежать из дома? Не было ли у них кровосмесительных отношений? Знаем ли мы кого-нибудь, кто мог быть заинтересован в их исчезновении?
«Нет, — отвечал я. — Нет, нет и нет».
Я просто хотел, чтобы они вернулись. Или, если это не удастся, чтобы их нашли. По мере того как проходили дни, процесс расследования становился сущим кошмаром, который всячески давил на наш с Эммой рассудок. Мы нуждались в своих детях не менее, чем, возможно, они в нас.
Засиженные мухами комнаты для допросов.
Кричащие рты.
Расчлененные тела.
Ле Брев сидел и допрашивал меня, всегда вежливо, но никогда без намека на подозрения, посматривая на меня через очки в золотой оправе.
— Почему вы выбрали именно это место? Шенон?
— Почему бы и нет? Нам хотелось тишины и покоя. Этот дом можно было арендовать в очень короткий срок. Место не так популярно, потому что не на морском побережье. Нам требовался отдых.
— Отдых?
— Мне нужно было уехать подальше от давления и стрессов на работе.
Я размышлял, нужно ли мне позвонить Бобу и рассказать, что произошло. Но что это даст? Может быть, нужно поставить в известность других людей? Британское посольство? Родителей Эммы? И тем не менее я ничего не предпринимал, чувствуя себя беспомощным и оказавшимся в ловушке. Все мои иллюзии относительно достатка, офиса, практики, надежд разрушились, пока мы сидели здесь, Ле Брев и я. Он продолжал подозревать, что я виновен. А я никак не мог развеять его предубеждение. Он настаивал, что это не был несчастный случай. Он таращился на меня своими проницательными глазками.
Это было хуже, чем несчастный случай, так как дети вообще исчезли. Пропали без вести, как на войне. И эта потеря перевернула все во мне вверх дном.