Глаз от книги он не отрывал.
— Впервые читаю даррскую поэзию! Какая странная она, однако, — пообщавшись с тобой, я было решил, что вы, даррцы, прямодушны и прямолинейны. А тут сплошные недомолвки и экивоки. Написавший это, наверное, и думает обиняками.
Я присела на кровать и принялась расчесывать волосы.
— Вообще-то, вламываться в чужую комнату без приглашения и брать чужие вещи — невежливо.
Он не отложил книгу, но закрыл ее.
— Я тебя обидел.
На лице Сиэя изобразилась глубокая задумчивость:
— Как же так? Что я такого сделал?
— Эти стихи написал мой отец.
Задумчивость сменилась изумлением:
— Но ведь стихи прекрасны! А почему тебе не нравится, когда их читают другие?
— Потому что эта книга — моя.
Отец мертв уже более десяти лет — несчастный случай на охоте, как это по-мужски, умереть вот так… Но мне все равно больно вспоминать об этом. Я отложила щетку и мрачно уставилась на запутавшиеся в щетине темные волосы. Амнийские волосы, темные и кудрявые. И глаза у меня — амнийские. Иногда я думала: а ведь, наверное, отец считал меня уродиной. Многие даррцы так считали, кстати. А если он и вправду считал меня некрасивой, то из-за чего: из-за моих амнийских черт? Или из-за того, что их так мало? Что я не похожа на свою чистокровную амнийскую матушку?
Сиэй долго смотрел на меня.
— Извини, не хотел тебя обидеть.
И он поднялся и поставил книгу на место.
Что-то во мне расслабилось и перестало беспокоиться. Мне даже снова пришлось взяться за расческу, чтобы скрыть это.
— Странно, что тебе не все равно, — заметила я. — Смертные — они же то и дело умирают. Тебе, верно, надоели вежливые недомолвки вокруг темы смерти…
Сиэй улыбнулся:
— Моя мать тоже умерла.
Предательница, которая никого не предала. Странно, я как-то не думала, что она может кому-то приходиться матерью.
— А кроме того, ты пыталась убить Нахадота, чтобы меня защитить. К тебе я обязан быть более внимателен, чем к остальным.
И он невесомо перенесся на трюмо и бесцеремонно плюхнулся посреди моих кремов и лосьонов. Банки раскатились в стороны. Видимо, на них повышенное внимание не распространялось.
— Ну так чего же ты хочешь?
Он довольно ухмыльнулся:
— Ну как же! Ты ведь мне обрадовалась! А потом увидела, что я читаю, и расстроилась. Но сначала обрадовалась!
— А… Да.
— Ну так и что?
— Да я тут…
А что я тут? Какая глупость, в самом деле… У меня что, настоящих проблем нет? Так какое мне дело до давно умерших людей?
Сиэй выпрямился и скрестил ноги. Видимо, он намеревался ждать, пока я не соберусь с мыслями. Я вздохнула:
— Ну, я, на самом деле, подумала тут… А что ты знаешь о… о… о моей матери?