— Так... Дела у Акима плохие. Дня бы на два задержаться надобно. Будем ноги отрезать.
Юрша вскрикнул:
— Отрезать?
— Да, по колени. И сейчас. Через день-два будет поздно.
Юрша перекрестился:
— Помилуй нас, Господи! А без ног останется жив?
— Мужик здоровый, должен поправиться. А может, и умрет, тут дело такое. Вина зелена нужно. Голова, сможешь достать?
— Достану. К старосте твоему, Юрий Васильич, схожу. Твое поместье тут рядом.
— С утра иди.
Пока разговаривали, Аким лежал с закрытыми глазами, стиснув зубы. Не открывая глаз, глухо спросил:
— А меня слушать будете?
Ответил Мокруша:
— Твое слово главное, тебе терпеть.
— Тогда вот что: родился я с двумя ногами, с двумя и умру.
— Так это правильно. Однако ж с обрезанными поживешь еще, своих повидаешь. А так в антоновом огне сгоришь за полседмицу.
— Пусть сгорю. Ноги резать не дам. Юрий Васильич, скажи твое слово.
— Отец, подумай. Ведь и без ног живут.
— Я ползать не хочу, никогда не ползал. — Аким тяжело вздохнул. — А ждать тут нечего. Неждан, увози Юрия Васильича подальше скорее. Спасешь его, тебе многие грехи зачтутся. А меня брось здесь, обуза я для вас, — слезы сверкнули на его глазах.
Юрша взял его за руку:
— Успокойся, отец. Никто тебя не бросит тут. Хочешь оставаться с ногами, будь по-твоему.
Мокруша с досадой крякнул, сменил компресс и завязал тряпьем ноги Акима.
6
Для Юрши ночь прошла в полузабытьи. Мокруша раза два слезал с полатей и менял на его ногах тряпки, намоченные резко пахнущей жидкостью. Но, несмотря на это, ноги сжигал жар, резкая боль часто мутила сознание. Мокруша менял тряпки и у Акима, но тот не шевелился и не стонал. Его неподвижность пугала Юршу. Но когда подбросили дров в очаг и огонь разгорелся, стало видно, как грудь Акима резко поднималась и опускалась, он дышал неглубоко и очень часто.
Мешали уснуть ватажники. Они во сне громко бормотали, ругались и натужно кашляли, особенно Неждан — надо полагать, что часть ночи, проведенная в конуре, дала себя знать. Еще до того как в неплотно закрытой дымовой продушине показался дневной свет, Неждан поднял ватажников и, похлебав тюри, ушел. В пещере остались два ватажника: Смертушка и одноглазый старик Дергач, который следил за очагом, приносил дров и в маленьком казане готовил завтрак. Юрша много слышал о святотатстве ватажников, но здесь он своими глазами увидел, что они блюли пост, большинство крестилось перед едой, но спать ложились без молитвы: нет, не мучились они совестью — только залягут, как тут же начинают храпеть на разные голоса.
Смертушка зорко и неотступно следил за Мокрушей. Если тому требовалось выйти из пещеры, шел за ним, прихватив с собой лук и колчан со стрелами. С длинным ножом он никогда не расставался. Спал очень чутко: стоило подопечному привстать или пошевелиться, он, только что беззаботно храпевший, уже сидел на полатях, держась за рукоятку ножа. Во всех случаях произносил только одно: «Г-гы», с разными оттенками, в зависимости от настроения.