— Твой чёрный юмор неизменно меня восхищает! Фамилия этого человека Жужел, Петас Жужел. Надеюсь, ты не имеешь на него заказ?
— Хуже, гораздо хуже. Сегодня на рынке убита наша сотрудница, вторая похищена. Заказчик похищения – он.
— О-о! — лицо курчавого приобрело страдальческое выражение, глаза глядели скорбно, словно на похоронах. — Мои соболезнования. И, мне неприятно признаваться, но, возможно, именно я – невольно, конечно! — подтолкнул господина Жужела к этим варварским действиям.
— С этого места…
— …поподробнее, понимаю. Видишь ли, как тебе, должно быть, известно, я эстет. Это означает – ценитель прекрасного, питаю слабость ко всему…
— Прошу, обойдёмся без экскурсов в академическую терминологию. Что означает… — светским тоном произнесла Осока. И вдруг резко, с повышением тона, закончила: — …короче, Склифосовский!
— Да-да. Ваша сотрудница – должно быть, та твилека, что я видел у входа на рынок. У неё необычный цвет глаз, я прав? Так вот, обедая с господином Жужелом, я имел неосторожность сказать, что подобная редкая красота высоко ценится у определённой категории разумных, если можно их так назвать.
— И, конечно же, подсказал пару-тройку имён этих низких существ?
— Абсолютно случайно, поверь мне!
— Бесплатно, хотел ты сказать? В это – верю. Нам не шепнёшь?
— Дай деку, напишу. Здесь и у воздуха есть уши, не то что у мебели. Этот отсюда, его легко найдёшь, а этот живёт в пригороде, вот адрес.
— Больше никого не называл?
— Мало кто может позволить себе коллекцию экстремально красивых женщин, — развёл руками курчавый.
— Слово "уникально" подойдёт здесь больше, — поправила Осока. — У тебя такой обширный словарный запас, Кальриссиан, тебе бы книги писать! А ты губишь молодость за игорным столом.
— С фантазий и сюжетов можно быть сытым, но богатым не станешь, — улыбнулся курчавый в усы.
— Да, для этого есть другие, менее благородные профессии. Счастливо оставаться!
Отойдя на достаточное расстояние, чтобы курчавый не мог нас услышать – вдруг да понимает словиоски? — я сказал Осоке:
— Какой приторно-слащавый тип.
— Под этой слащавостью – монолит, — отозвалась подруга. — Когда он отбрасывает в сторону политесы, он становится страшен.
— Должно быть, его кумир – Онака.
— С детства, — кивнула Осока. — Правда, Кальриссиан всегда говорит, что Онака, как все пираты, необразован и склонен к дешёвой театральности.
— Ну, сам-то он прямо-таки упивается знанием мудрёных слов…
— А это следствие убогости базик стандарта. Всякий, кто выражается чуть посложнее, уже выглядит интеллигентом.
— Он назвал тебе покупателей?