Шутит история, зло и без чести.
Мир в витражах, как в осколках событий.
Так повелось изначально на свете —
Всё, что угодно, напишет сказитель…
Не оправдаться и не исправить,
Нет равновесья меж правым и левым.
Цену победы, скребущую память,
Сгладит рапсод благородным напевом.
Отнято имя, изорвано знамя,
Чёрные, чёрные маки забвенья!
В смутных легендах потерянных знаний
Стали иными названья созвездий."Ла-ла-ла-ла", проигрыш, глубокий аккорд, плавные переборы – и темп вдруг сменился на медленный. Зелёные лисьи глаза Латс смотрели теперь прямо на нас с Осокой. Голос её зазвучал мягче и с такой внезапной тоской, что она передалась каждому в зале:
Эти руины, где царствует ветер,
Были когда-то любовью и болью.
Гасится память о камни столетий –
Словно костёр заливается кровью…
[5]Тишина. Настолько глубокая, что стал слышен комариный жужжащий звук какого-то электрического прибора. Осока сидела неестественно прямо, пальцы её, лежащие поверх моего запястья, судорожно сжались, глаза подозрительно поблёскивали. Не надо быть семи пядей во лбу, чтобы понять: она вспоминала разорённый Храм, когда-то бывший ей домом. В это время один из тех, чьи лица я про себя недавно назвал "бандитскими", неожиданно деликатно и вежливо произнёс, обращаясь к Латс:
— Ещё. Пожалуйста. Просим.
Тиилинка покачала головой, но затем, ещё раз взглянув в нашу сторону, уступила:
— Разве что, одну, коротенькую.
Открывается дверь за моею спиной.
Я сжигаю мосты, а они не горят.
И серебряный зверь, что приходит за мной,
Что уходит за мной – это он, это я.
Сколько хочешь, играй в перекрестья дорог.
Если что потерял, так чего уж теперь.
Подожди до утра, запоздалый звонок,
Открывается дверь, закрывается дверь.
[6]Отзвучал последний аккорд. Зал огорчённо вздохнул, а потом зашумел громкими аплодисментами, выражая благодарность исполнительнице за концерт.
— А мосты-то, и в самом деле, не горят, — задумчиво сказала Осока. — Пойдём, что ли?
— Подождёшь немного, я её отдельно поблагодарю? Эй, халдей! — окликнул я салластанина, после Ръен Вара уважения к этой братии у меня не осталось ни на грош. — Ну-ка, пулей метнись и принеси вот что…
— Сию минуту, господин офицер, — официант, получивший на лапу золотой слиток, рысью кинулся выполнять поручение.
— Интересно-интересно, — улыбнулась моя подруга. — Что же ты задумал?
— Импровизацию на тему одной нашей древней традиции.
Латс укладывала инструмент в чехол. Я подошёл к ней с подносом в руках. В центре его стояла стопка, наполненная абраксом, рядом – канапе с особым сыром, каким обычно закусывают этот лазурный коньяк. Тиилинка посмотрела на меня с некоторым удивлением.