Съездил в Петроград, где, по слухам, было еще хуже, чем в Первопрестольной. Поехал один, категорически отказавшись взять с собой Михаила: нельзя же, в самом деле, было бросить беззащитных женщин совсем без мужского присмотра…
Просторные витринные окна магазина «Аркадий Привалов и К» на углу возле Невского проспекта зияли темными пустыми провалами. Собственно, чего-то в этом роде Аркадий Владимирович и ожидал, беспокоясь больше за людей, нежели за имущество. Постояв у разгромленных витрин (эх, вернется ли когда-нибудь былое их великолепие?), он двинулся к лучшему своему мастеру – Никодим Спиридонович жил неподалеку, в небольшом флигельке, прятавшемся в глубине темноватого, не по-петербургски обширного двора.
– Батюшки-светы! – Никодим Спиридонович всплеснул руками и споро втянул хозяина в дом. Высунул наружу голову, огляделся – вроде никого, и плотно затворил дверь. – Беда-то какая, Аркадий Владимирович, вот ведь всем бедам беда!
– Беда? – переспросил Привалов, боясь услышать самое худшее.
Но мастер, похоже, прочитавший написанные у него на лице страхи, замотал головой:
– Нет-нет, не извольте тревожиться, все живы. Гриню чуток подранили, бандитов прогнать хотел, в драку кинулся, да где там!
Аркадий Владимирович даже не сразу вспомнил, кто такой Гриня, только через минуту в памяти возникло конопатое щекастое лицо, круглые, как у совы, глаза. Подмастерье. Еще ученик, из самых молодых.
– Сильно ранен?
– Нет-нет, – опять замотал головой Спиридоныч, – плечо зашибли. Отшвырнули – ладно, не стрельнули, – когда он к сейфу конторскому их не допустить пытался. Да ништо, небось зажило уже. А сейф они так и раскурочили. «Аркадии» все подчистую забрали, ну и прочее. Нам бы раньше все прятать начинать, ничего ж не успели, э-эх!
– Да ладно, Спиридоныч, оно того не стоит, что ты, в самом деле! – Аркадий Владимирович вдруг почувствовал, как у него, много пожившего и повидавшего человека, в горле заворочался колючий комок. – Все живы и почти целы – это ж главное, – выговорил наконец он. – А прочее наживем, не журись, мил-человек.
– Ну, про главное-то – это верно, – с расстановкой промолвил старый мастер. – Да только как это – «не стоит»? Мы все ж тоже не без понятия, хотя и поздненько спохватились. А чужого нам не надобно. – Он развернулся и полез в темный угол за шкафом, заскрипел там чем-то, затрещал, зашуршал и наконец выложил на столешницу небольшой грязноватый сверток.
Распотрошил мятую, в масляных пятнах газету, распеленал серую холстинку – в желтом керосиновом свете тускло блеснули золото и камни. Блеснули – и пропали: старый мастер тут же запаковал сверток заново.