— Всякое общество без вас, мадам — хаос, — сказал Поль.
— Grand flateur, va[30], — возразила она.
— C’est que vous etes irrésistible, princesse, surtout dans ce costume — la[31].
Она дотронулась до его руки веером из страусовых перьев.
— Уж если необходимо уродовать язык, мистер Савелли, то предоставьте мне эту роль палача.
— Я поверг к вашим стопам дань моего сердца в самой безупречной грамматической форме, — не согласился с принцессой Поль.
— Но с акцентом Джона Буля. Это единственное, что в вас есть от Джона Буля. Для спасения моих ушей я принуждена буду дать вам несколько уроков.
— Вы найдете во мне такого ученика, какого никогда еще не было ни у одного учителя. Когда мы начнем?
— Aux Kalendes Grecques![32]
— О, вы настоящая женщина!
Она заткнула уши. — Послушайте! — повторила она его слова раздельно.
— Ah, que — vous — etes — femme, — повторил Поль, как попугай. — Так лучше?
— Немного.
— Я вижу, что начались «греческие Календы»!
— Гадкий, вы поймали меня в западню.
И оба рассмеялись.
Из этой вполне легкомысленной беседы можно заключить, что какое-то солнце растопило ледяной барьер между Счастливым Отроком и принцессой. Они познакомились полтора года тому назад, когда София купила Четвуд-парк и поселилась там как одна из великих этих мест. Поль часто встречал ее и в Лондоне, и в Морбэри, он обедал на ее званых обедах, он стрелял ее куропаток, он танцевал с ней. Ему случалось и беседовать с ней, особенно он помнил одну беседу, июньским вечером, когда они на час углубились в обсуждение вопроса об относительном значении любви в жизни мужчины и женщины.
Принцесса была француженка, ancien regime[33], по крови родственница Колиньи, и она, по обыкновению французского высшего общества, вышла замуж за принца Зобраску, в карьере которого история может отметить единственный только благоприятный случай — его раннюю кончину. Бедная принцесса, счастливо овдовев двадцати одного года, на несколько лет вычеркнула из своего существования мысль о любви. Потом, как женщина, вернулась к обычному течению жизни.
Утонченная аристократка с огромным состоянием, она могла бы удовлетворять всем своим прихотям. Она могла бы также, если бы захотела, выйти замуж за одного из сотни вздыхающих по ней прославленных джентльменов, но ни в одного из них она не чувствовала себя влюбленной, а без любви не хотела возобновлять эксперимента; однако у нее вовсе не было намерения совсем отказаться от возможности любви. Отсюда памятная беседа в июньский вечер. Отсюда, может быть, и то любезное интимное приглашение, которое она прислала Полю после нескольких официальных встреч.