Решаю про себя: как будет, так и будет, и чему быть, того не миновать. Сам активничать не стану, но если верный сигнал от нее получу – непонятливым не прикинусь. А сигнала долго ждать не пришлось. Я вино открыл, по бокалам разлил, она щурится:
– Ну, давай, Сереженька, поздравляй меня.
Впервые на «ты» ко мне обратилась. Если оговорилась, зачем ей тогда щуриться? Подбираю нужные слова:
– Будьте здоровы и счастливы, Марья Дмитриевна, как вы того заслуживаете. Я раньше думал, что не очень я везучий, а сейчас получил возможность убедиться в обратном. Повезло мне в такой день оказаться наедине с вами, с такой прекрасной женщиной, иметь честь поздравлять вас, восхищаться вами.
А она головой крутит:
– Однако! Чуть ли не объяснение в любви!
И я решаюсь:
– Без всяких «чуть ли», Марья Дмитриевна. Можно я вас поцелую?
От того, что она мне ответит, а главное, как ответит, многое зависело. Путь к отступлению все-таки себе оставил. Если мимо цели стрелял, можно было бы все списать на эмоциональный невинный поздравленческий поцелуй, не более того. Она опять улыбается:
– Выпей сначала.
Я пью, гляжу на нее, она пьет, глядит на меня. Медленно пьем, по глотку, словно ритуальное действо совершаем. Потом она свой пустой бокал ставит, смешно морщит нос и снимает очки:
– Разве что на брудершафт.
Наклоняется ко мне, за шею к себе притягивает и так к моим губам присасывается, что последние сомнения у меня выветрились. Голова у меня горячей кровью переполнилась, вытаскиваю Марью Дмитриевну из-за стола, тащу за руку в комнату. Да там и тащить-то нужды не было, не упиралась она. Я от собственной смелости шалею, но все-таки в некотором замешательстве нахожусь. Сейчас повалю ее, как мечталось, на диван, а дальше как? Самому ее из халата вынимать или она должна сама раздеться? А мне как? Тоже вместе с ней раздеваться или потом, когда она уже созреет? Теоретически я был подкован неплохо, знал, что женщину сначала раскочегарить следовало, довести ласками до кондиций, потому что возбуждаются они медленней, чем мужчины, зато потом дольше отходят. Одних Аликовых откровений хватало. Но в какой последовательности все делать?
Марья Дмитриевна сама мне на помощь пришла. Возле дивана халат сняла, языком укоризненно поцокала:
– Какой ты, однако, заводной, во уж не думала!
И легла. Но ничего больше не сняла. Может быть, думаю, ждет, что я сам остальное с нее сниму? Алик, между прочим, еще в одном не обманул меня: грудь у нее, хоть и полуприкрытая еще, классной оказалась, не каждая девушка такой похвастать может, как-то под одеждой раньше так она не просматривалась. Меня от одной мысли, что сейчас мне все это роскошество достанется, лихорадка забила. Бросился на нее, волю себе дал. А она уже постанывать начала, торопит меня: