Надежда на списки, принесённые худенькой девушкой в белом халате, не оправдались. Ни один из нынешних сотрудников не проработал в областном роддоме так долго. Предыдущий глава успел умереть, как и его зам. Многие переехали и были переведены в другие учреждения. А так как мы не знали, кто именно принимал роды у мамы, то проверить уйму народа, мотаясь по всей империи, нереально.
Станин, не спрашивая разрешения, конфисковал бумаги и, не прощаясь, покинул кабинет. Ещё одна отрезанная нить. Навалилась усталость. Поскорей бы вернуться в машину и уснуть под шорох шин, поскрипывание руля и мерный рокот мотора. Дмитрий будет рядом, и я смогу отдохнуть.
В больнице всё затихло, дежурный персонал предпочитал проводить время в подсобках или специальных комнатах отдыха. Лишь старушка-техничка вяло возила замусоленной тряпкой по полу. Она бросила на нас короткий взгляд исподлобья — жадный, какой-то болезненно любопытный. Я замедлила шаг.
Разве в такой час убираются? Невролога, обследовавшего меня, и то пришлось ждать минут сорок, пока он выбрался из тёплой постели в холодную ночь. А тут такое рвение.
Если бы я была одна, то, отвернувшись, прошла бы мимо. Если бы я была одна, то выбросила бы неприятный инцидент из головы через пять минут. Женщина наверняка устала мыть проклятый пол, по которому ходят все, кому не лень, прямо в уличной обуви, не успеешь закончить, как надо всё начинать сначала, а платят копейки… если бы я была одна.
Демону не требовались выдуманные объяснения. Чутье псионника или что-то иное — интуиция, наитие, не позволили отмахнуться от странной уборщицы.
— Где мы можем поговорить? — спросил он, рывком вытаскивая из её рук швабру.
И ни одного вопроса или протеста ни услышал.
Подсобка была узкой, как пенал, тесной, но обжитой. Кушетка, накрытая покрывалом, табурет, стул с висящей на спинке одеждой, маленький трёхногий столик, электрический чайник, пузатая сахарница, немытые кружки и стены, обклеенные цветными плакатами. Весёлые незнакомые лица смотрели со всех сторон. Ощущение, будто находишься в зрительном зале. Мне здесь не нравилось, сильно не нравилось.
Женщина тяжело опустилась на стул и нажала на кнопку чайника. По-моему, она собралась напоить нас чаем, словно в этом визите нет ничего необычного. Никто из нас не нарушил молчания ни пока мы шли, ни теперь, когда руки с узлами выпирающих вен, звякая посудой, разливали кипяток и, подрагивая, пересыпали слипшийся в комки сахар. Ей нужно было время, чтобы собраться с силами.
— Угощайтесь, — глухо откашлявшись, предложила она.