* * *
36 лет, 10 месяцев, 2 дня
Пятница, 12 августа 1960 года
А вот я в детстве не имел никакой консистенции.
* * *
36 лет, 11 месяцев, 7 дней
Суббота, 17 сентября 1960 года
Вчера за ужином старый генерал М. Л., раненный под Верденом, сказал про свое потерянное там яичко: Это все, что я оставил там, на оссуарии под Дуомоном[15]. Тем не менее ему удалось породить огромное семейство, на что военные большие мастера. Не будь войны, арифметически заключил он, я мог бы удвоить результат. Его жена шутку не поддержала.
* * *
36 лет, 11 месяцев, 21 день
Суббота, 1 октября 1960 года
В сквере Брюно с другим мальчиком его лет, следуя древнему ритуалу, сравнивают свои бицепсы. Согнутые под прямым углом ручки, сжатые кулачки, напряженные мускулы, театрально сморщенные от усилия личики. Мы всю жизнь сравниваем наши тела. Только, выйдя из детского возраста, делаем это украдкой, почти стыдливо. В пятнадцать лет на пляже я оценивающе поглядывал на бицепсы и брюшные мышцы своих ровесников. В восемнадцать — на выпуклость под плавками. В тридцать, сорок лет мужчины сравнивают шевелюры (горе тем, кто рано облысел). В пятьдесят — животики (не дай бог начнет расти!), в шестьдесят — зубы (не дай бог начнут выпадать!). А теперь на этих сборищах старых крокодилов — в наших «вышестоящих организациях» — сравниваются спины, походка, манера вытирать рот, вставать, надевать пальто, короче говоря — возраст, просто возраст. Правда, такой-то выглядит гораздо старше меня?
5. 37–49 лет (1960–1972)
Только не стать специалистом по собственным болезням
37 лет, день рождения
Понедельник, 10 октября 1960 года
Во время одного особенно снотворного совещания по сбыту я не смог удержаться от соблазна проверить на деле, так ли уж заразно зевание. Я притворился, что зеваю, растянув физиономию в потрясающей гримасе, за которой последовало короткое «простите», после чего мое зевание перекинулось, скажем, на две трети присутствовавших и наконец вернулось ко мне, заставив меня зевнуть по-настоящему!
* * *
37 лет, 3 дня
Четверг, 13 октября 1960 года
Брюно же, в свою очередь, установил, что в момент зевания человек глохнет. Когда ему становится скучно на уроке, он начинает зевать — не для того, чтобы выразить эту скуку, а чтобы не слышать учителя. Когда челюсти раскрываются во всю ширину, говорит он, в ушах начинает шуметь, как при сильном ветре. И я просто слушаю шум ветра. А от чихания, добавляет он, ты слепнешь. Он заметил, что в ту самую секунду, когда взрываются ноздри, закрываются глаза. И еще он отметил, что нельзя одновременно зевать и чихать. Слепой и глухой — но по очереди. Точно такие же наблюдения мог бы делать и я в его возрасте, если бы не воевал со своим телом, а пользовался им как надо.