В ее голосе я слышал некоторую искусственность. Вполне возможно, что она одновременно играла две роли, одну для Холлингсворта, а вторую для меня. Я услышал, как она подошла на пару шагов к двери, словно желая дать мне понять, что она помнит обо мне, затем, вновь обернувшись к Холлингсворту, громко, со стоном в голосе заявила:
— Любимый, я готова сделать для тебя все что угодно.
— Правда? — промурлыкал он в ответ.
— Я буду работать для тебя, я стану твоей рабыней, — продолжала она урок декламации, — я встану перед тобой на колени и буду делать всю грязную работу.
— Ну это, пожалуй, чересчур, — заметил Холлингсворт уже более привычным для меня тоном.
Судя по всему, предложив ему любые унижения со своей стороны, Гиневра непроизвольно повернула какой-то выключатель в его голове. Холлингсворт снова обрел дар говорить церемонно и даже в некотором роде официально.
— Да, я полагаю, что это вряд ли окажется востребованным, — повторил он ту же мысль на иной лад.
Затем он хихикнул:
— Интересно, что бы сказал твой муж, услышь он, как мы тут с тобой развлекаемся.
— Не называй этого типа моим мужем! — потребовала Гиневра.
Похоже, Холлингсворт не желал лишаться такого рычага воздействия на собеседницу.
— Нет, нет, он твой муж, но от этого все то, что я тебе сказал, не становится менее важным, — судя по всему, к этому моменту он заключил ее в свои объятия, — и мы оба прекрасно знаем, что он необычный человек. Я вполне себе представляю, что девушка может потерять из-за него голову. — Его голос неожиданно дрогнул, и следующая фраза прозвучала совсем иначе: — Да, в свое время он был большим человеком.
— Ты, между прочим, ничуть не хуже, — откровенно польстила ему Гиневра.
Холлингсворт не обратил внимания на ее слова и продолжил:
— Ты сама знаешь, что я, как бы это сказать, пользуюсь успехом у женщин. Но с тобой у нас все по-другому.
Словно и не был только что оглашен подробный гастрономически-порнографический список, Холлингсворт вновь пустился в рассуждения о том, с каким бы удовольствием он съел Гиневру по частям и всю целиком. В его интонациях сквозила неподдельная похоть, а может быть, и чуть более высокое чувство — плотская страсть. По-видимому, его разбирало любопытство, и я не ошибся. Вскоре последовал вполне ожидаемый вопрос:
— Ну и какой он в постели? Давай расскажи.
Гиневра выпуталась из его объятий и отошла на несколько шагов в сторону.
— Ты каждый раз об этом спрашиваешь, — возмутилась она.
— А ты никогда мне ничего не рассказываешь.
— Давай сменим тему, — сухо предложила она.
— Ну да, конечно, ты ведь его жена.