У нее был какой-то талант убеждать окружающих в правоте выносимых ею суждений и приговоров. Более того, даже самые элементарные мысли она подавала как обретенные ею после долгих размышлений великие истины. В ходе разговора с Ленни я был готов поверить во все то, что она обо мне наговорила. Я готов был согласиться с тем, что уродился редким красавцем, с тем, что я человек, преисполненный гордости, и даже с тем, что я — редкостный хам. Ну а Гиневра, естественно, предстала передо мной в образе этакой пышнотелой жизнелюбивой красавицы.
Ничто не могло устоять против стремления и умения Ленни переделывать, перекраивать заново окружающий мир. Вот она встала и обошла комнату. Остановившись у полки декоративного неработающего камина, она резким движением руки начертала в воздухе контуры человеческого лица. «Согласись, правда, красавчик?» — спросила она меня и, прежде чем я нашелся, что на это ответить, переместилась к окну и стала рассеянно щелкать щеколдой на средней секции рамы.
— Смотри-ка, а ведь этот замок похож на палец, — сказала она и для большей убедительности продемонстрировала мне собственный согнутый под нужным углом палец. — Я думаю, дело было так: когда дом достраивали, выяснилось, что замков для окон не хватает. И вот застройщик, жестокий, бессердечный капиталист, который потом построил еще и дом в Ньюпорте, закричал во всю глотку: «Отрежьте рабочим пальцы и пригвоздите их к рамам вместо щеколд!» Вот мы и видим перед собой не что иное, как указательный палец бедного работяги. Это все, что от бедняги осталось: указательный и — на другой стороне рамы — большой пальцы.
Я не знал, как реагировать на эти слова. В другое время и в другом настроении я бы, наверное, подключился к этой странной, но тем не менее занятной игре, но, наблюдая за Ленни, я видел, что под маской беззаботного веселья она прячет огромное внутреннее напряжение. Вот она замолчала и стала машинально накручивать на палец прядь волос.
— Наверное, нужно навести здесь порядок, — предложил я.
К моему удивлению, Ленни согласно кивнула, затем, явно не без труда возвращаясь в реальный мир, она даже попыталась принять участие в обсуждении дальнейших действий.
— Вы найдите какую-нибудь тряпку, а я пока открою окна, — сказала она мне. — Тут нужно будет мебель передвинуть. Я обожаю всяческие перестановки. Надеюсь, мне удастся сделать комнату по-настоящему своей.
Я вышел в прихожую и в одном из углов обнаружил швабру и тряпку, оставленные там Гиневрой по лени или недосмотру. Вернувшись в комнату, я обнаружил, что окна уже открыты нараспашку, а Ленни стоит на широком низком подоконнике и смотрит вниз. Я стал как вкопанный, не рискуя окрикнуть Ленни. Она была настолько поглощена созерцанием панорамы внутреннего дворика, что я попросту не решился прервать ее. Уперев руки в переплет рамы, она наклонилась вперед всем телом — ни дать ни взять птица, готовая взлететь. Она наклонилась еще дальше, потом еще чуть-чуть, и я вдруг понял, что отпусти она сейчас руки — и ничто уже не предотвратит трагедию. Она сорвется с подоконника и рухнет на бетон под окнами.