— Может быть, он тебе чего-то недоговаривает.
— А может, это ты чего-то недоговариваешь.
Она повернулась ко мне.
— Ты знаешь, что я никогда не разглашаю конфиденциальные детали текущих расследований, и теперь не стану.
— Знаю.
— В общем, есть предположение, что Маршалл Маркус отмывает деньги для кое-каких очень нехороших людей.
— Отмывает деньги? Смешно. Он же миллиардер. Работает с вкладами сомнительных клиентов еще, пожалуй.
— Что слышала, то и говорю. И должна тебя предупредить: Гордон Снайдер не из тех, кого ты хотел бы иметь своим врагом. Если он решит, что ты работаешь против него, препятствуешь его расследованию, он тебя в порошок сотрет.
— Считай, что предупредила.
— Хорошо. А теперь — есть у тебя Алексина фотография?
— Конечно, — сказал я, вынимая из нагрудного кармана одну из фотографий, которые дал мне Маркус.
Диана подошла, села рядом на диван, и я почувствовал, что сердце у меня забилось немного быстрее. Я протянул ей фотографию Алексы в хоккейной форме. Волосы у нее были стянуты лентой, щеки розовые, голубые глаза блестели.
— Хорошенькая, — сказала Диана. — И боевая, судя по виду.
— Такая и есть. В последние годы ей нелегко пришлось.
— Трудный возраст. Я его терпеть не могла.
Диана никогда раньше не говорила о своем детстве, упоминала только, что выросла в Скоттсдейле, в Аризоне, что ее отец служил в Службе федеральных маршалов и погиб при исполнении.
Я заметил, что она чуть придвинулась ко мне.
— Знакомая рубашка, — сказала она. — Кажется, это я ее тебе подарила?
— Ты. Я ее так с тех пор и не снимал.
— Старый добрый Нико. Хоть что-то постоянное в наш изменчивый век. — Она улыбнулась своей загадочной улыбкой. — Ну ладно, отправлю запрос в телефонную компанию. Как-нибудь сумею пробить.
— Спасибо.
— Это не ради тебя, знаешь ли. И не ради нас. Это ради девушки. Насколько я понимаю, Алекса Маркус несовершеннолетняя, она, возможно, попала в беду, и это все, что мне нужно знать.
— Это значит, что делом официально займется ФБР?
— Необязательно. Пока, во всяком случае. Но если я смогу чем-то помочь, ты знаешь, где меня искать.
— Спасибо. — Наступило долгое, неловкое молчание. Мы оба не любили расчесывать душевные раны. Но раз уж мы сидим вдвоем в ее квартире — если говорить о главном, то сейчас.
— Так почему же… — начал я и замолчал. «Почему ты мне не сказала, что тебя перевели в Бостон?» — хотел я спросить. Но я не хотел, чтобы это прозвучало как упрек. И сказал вместо этого: — Ты тоже. Если я тебе когда-нибудь понадоблюсь, я готов. Тут же появлюсь на пороге.
Она улыбнулась и повернулась ко мне, и не успел я взглянуть в ее зеленые глаза и ощутить ее дыхание на лице, как мои губы уже соприкоснулись с ее губами.