Снова перейдя на громкую связь, он прокричал:
— Отлично, Игнатьев. Просто отлично. Вы молодец. Вы нашли воду. А теперь герметизируйтесь хорошенько и пойдемте-ка домой…
Людмила подумала, что таким тоном говорят с неразумными детьми. Логично — Вейне решил, что Игнатьев наглотался углекислоты и бог весть чего еще, что есть в здешнем воздухе…
Химик, все так же горбясь и сидя на корточках, вновь развернулся к другому берегу озера. Людмила замирающими шагами двинулась к нему. Она тоже начала понимать. Начала видеть.
— Лет пять назад я посмотрел один старый фильм. Восстановленная пленка, даже в чувствилку побоялись переносить, — негромко сказал Игнатьев, когда Людмила подошла.
В наушниках его голос звучал как-то неестественно, механически. Или это из-за помех, вызванных разлитым в воздухе электричеством? Скафандр начал чуть искрить, хотя и был сделан из антистатического углепластика. И что-то такое зудело в ушах, тонко, на грани слышимости — зззззззззз…
— Там было про планету с разумным океаном. Он творил странные вещи, создавал фантомы. Я хорошо запомнил один — туман, клубы тумана над водой, а внизу островок, и на нем дом, и старик у дома…
Игнатьев указал рукой, но Людмиле уже и не требовалось — она видела сама. За кочковатой поверхностью коллоидного моря вздымались над туманом темные силуэты башен, высоток или гигантских колонн, переплетенных светящимися, пульсирующими нитями, и в этих башнях мелькали живые светляки…
— Что это, Игнатьев?
— Инопланетный город? — он пожал плечами. — Или энергостанция другой цивилизации? Я не знаю… Зонды его не видят. Они возвращаются, и на снимках только тот край пещеры…
Людмила уже не слушала его — потому что повеяло ветром (когда она успела снять шлем?), — и ветер нес запах цветущих каштанов и тины. Большое туманное облако у самой воды, там, на том берегу, сдвинулось в сторону, открывая длинные мостки и беседку с утиным домиком. Стерляжий пруд, в котором отродясь не водилось никаких стерлядей. На мостках стоял мальчик-подросток. Стоял, сжимая в руке большой моток веревки, и отчаянно, пристально смотрел в туман, и даже с такого расстояния Людмила — нет, Люська — узнала его, хотя прошли уже годы. Сколько? Лет пять прошло…
Людмила сама не заметила, как сделала шаг вперед, и нога ступила в воду, запузырившуюся у лодыжек. Еще шаг. Еще.
10. Где-то
Лучше бы Дудочник. Сашок бы много отдал сейчас за его дудку, гундосо ноющую вдали, или хоть за чириканье глупой птицы воробья, или за кряканье уток. Но уток в утином домике не было. Вообще ничего, тишина, гладкая, серая вода, гладкий, как срез масла, туман. Сашка сам не понял, как очутился на мостках — наверное, шел по запаху тины, это было единственное, что осталось не гладким, не тусклым, не серым в сплошной туманной стене. И, пока шел по скрипучим доскам, даже обрадовался — хоть какой-то звук. Теперь он стоял у самого края причала, где когда-то причаливали катамараны с веселыми парочками. Доски были заляпаны утиным пометом. Волны где-то внизу бились об обросшие тиной столбы, хотя откуда на пруду волны?