— Зато с согласия государя императора всероссийского! — сказал вдруг Мордвинов, поднимая голову и опираясь на палку, как на палаш. — Запамятовали, граф? «Предоставить Правлению на волю учредить оное от себя, обнадеживая во всяком случае монаршим своим заступлением…» Сии слова канцлера правление послало в Америку Баранову!
Мордвинов был подготовлен к разговору о делах Российско-американской компании, особенно о Россе, видел и знал, что вокруг калифорнийского поселения давно сгущаются тучи. Но такая трактовка вопроса русским министром, по существу вице-канцлером, была даже для него неожиданна.
— Вся наша беда, ваше сиятельство, — заявил он резко, — может быть, в том, что мы ищем позволения в таких делах, кои имеем полное право делать без всяческого согласия и позволения. Между тем другие нации делают, не спрашиваясь, даже то, что делать не имеют никакого права. Я знаю, ваше сиятельство, откуда сие идет… — Николай Семенович постучал палкой по ковру. — Вам тоже ведомы слова американского чиновника в Мексике: «О! Эту часть Калифорнии мы не упускаем из виду. У нас там есть свои люди, которые собирают и доставляют нам всевозможные сведения… И недалеко то время, когда Северная Калифорния перейдет к нашей Северной Конфедерации…» Мы им мешаем. Мы открыли сии земли и заняли берег с согласия коренных его владетелей — индейцев.
Пока разволновавшийся старик говорил, Нессельроде не перебил его ни единым словом. Он решил дать старику высказаться и остыть. Он слушал учтиво и чуть досадливо и лишь один раз поглядел на часы.
— Изволите видеть, ваше превосходительство, — сказал, наконец, министр, когда Мордвинов умолк, — нынче государственная политика требует разрешения главного. Политика Американских областей есть для нас частность. Однако дружественные отношения с королем Испании требуют от нас дружественных поступков. Государь соизволил обещать заступничество компании, но не произволу ее отдельных лиц. Испанский министр указывает на таковые… Коллежский советник Баранов извращает волю его величества и вызывает недовольство…
— Позвольте, ваше сиятельство! — воскликнул Мордвинов. — Правитель Баранов печется о благе отечества двадцать семь лет! Его уму и заботам обязаны мы процветанием наших американских земель.
От возмущения старик побагровел, уперся палкой в ковер так, что образовалась складка.
— Я высоко ценю мнение вашего превосходительства, — как-то скорбно сказал Нессельроде, — и готов доложить о нем государю. Но, полагаю…
— Не надо. Я сам доложу его величеству!
Мордвинов поднялся. Пальцы его, сжимавшие набалдашник палки, дрожали. Председатель департамента экономии, член Государственного Совета, заслуженный адмирал и бывший военный министр ясно почувствовал намек на неособенную к нему приязнь царя. И понял, что Нессельроде решил пожертвовать Барановым, чтобы на время ублаготворить испанцев.