Весь день Иван Александрович кружился на быстроходном сампане по рейду, спустился до первого бара, поднялся снова. Привычные лодочники изнемогали, пот слепил глаза. Когда кто-нибудь совсем выбивался из сил, Кусков занимал его место. Три раза ломались весла. Начальник таможен сказал, что шхуна не покидала порта.
Только поздно вечером важный сановник прислал писца с извинениями. Он ошибся. Господин О'Кейль на шхуне «Гром» взял «шап» на выход еще до полуденного зноя.
Иван Александрович до утра просидел у мачты на кольцах каната. Так же сновали по реке огни, кричали лодочники, мерцали в вышине звезды. Помощник правителя не отозвался и тогда, когда приказчик накрыл его плащом… Корсар снова ушел, и, если бы даже остался, он не имел права его здесь задержать. «Ермак» и «Нутка» — торговые корабли, суденышки, защищавшие на свой риск интересы российских колоний. У него было одно право: погибнуть или победить, и любой военный корабль мог повесить его самого на рее…
Приближалась весна. Гудел в лесу ветер, потемнели лозы, шуршала на скалах прошлогодняя трава. Изредка сквозь тучи светило солнце, по утрам над проливами стлался туман. Но земля все еще была скована, в бараках и в доме правителя по-зимнему топили печи.
Припасы давно кончились, люди питались брусникой, морской капустой, ракушками, найденными на берегу. Чтобы избежать отравления, Баранов приказал варить их в горькой морской воде. К весне умерло еще четверо промышленников и два алеута. Двадцать три креста желтели среди елей на высоком бугре. Люди совсем отощали, поддерживала только чарка рому, которую теперь ежедневно выдавал правитель.
Ром выносила Серафима. Высокая, похудевшая, она ставила котелок на перила крыльца и, сжав губы, отвернув лицо, неторопливо черпала жестяной чашечкой пахучее пойло. Промышленные подходили чередой со своими кружками, молча и сумрачно, как за причастием. Не было ни возгласов, ни смеха. Бренчал черпак, хрустел под ногами тонкий ледок… Мужу она наливала последнему и, не глядя ни на кого, уходила в дом.
Бережно, словно боясь расплескать драгоценную жидкость, едва покрывавшую дно большущей кружки, Лука удалялся к палисаду и, зажмурив глаза, строго и торжественно высасывал свою порцию. Остальные пили тут же, возле крыльца.
Баранову Серафима кипятила чай. Диковатая женщина неприметно стала домоправительницей в обширных пустых палатах. Александр Андреевич отдал ей все ключи, кроме лабазных, поручил выдавать ром, следить за домом.
— Еще чего? — бледнея и ухмыляясь, спросил Лещинский, когда Лука с гордостью перечислил новые обязанности своей супруги.