Я старался держаться поближе к этой двери, насколько было возможно. Я снова и снова вспоминаю солнце, разделившее двор на две половины – одну светлую, другую темную, – помню и тюремную карету, тоже поделенную на половинки. Время от времени две лошади ударяли копытами о мостовую, на которой позади их ног дымилась в прохладном воздухе свежая куча золотистого навоза.
Уж и сам не знаю почему, но этот двор заставил меня вспомнить перемены в лицее, когда в это же время года воздух неожиданно начинал благоухать и разгоряченная от бега кожа пахла весной.
Я находился в кабинете в полном одиночестве. Вдруг раздался телефонный звонок.
– Не могли бы вы передать Мегрэ, что его требует начальство?
В трубке звучал голос старого клерка, который провел на своем посту около пятидесяти лет.
– Это я.
– Тогда поднимитесь.
Я направился к парадной лестнице, всегда пыльной, но в тот день казавшейся какой-то радостно-нарядной благодаря нахлынувшим на нее косым солнечным лучам – так же солнечный свет заливает церкви. Утреннее совещание только что закончилось. Два комиссара с папками под мышками еще вели беседу прямо у двери кабинета патрона, в которую я намеревался постучать.
В кабинете мне в ноздри ударил запах трубочного и сигаретного табака, оставшийся после участников совещания. Окно за спиной Ксавье Гишара было открыто настежь, и солнце играло на шелковистых седых волосах патрона.
Руки он мне не протянул. Он почти никогда не делал этого у себя в кабинете. Однако мы уже стали друзьями или, если быть более точным, патрон удостоил нас своей дружбы – мою жену и меня. Вначале он пригласил в свою квартиру на бульваре Сен-Жермен меня одного. Он жил в большом новом здании, возвышающемся среди ветхих домов и невзрачных особняков прямо напротив площади Мобер – отнюдь не в самой богатой и престижной части бульвара.
Затем я вернулся туда уже с супругой. Они сразу же поладили.
Несомненно, он прекрасно относился и к мадам Мегрэ, и ко мне, однако, сам того не желая, частенько огорчал нас.
На первых порах, едва завидев Луизу, патрон пристально разглядывал ее талию, а когда мы делали вид, будто не понимаем, к чему он клонит, кашляя, приговаривал:
– Не забывайте, я надеюсь стать крестным отцом.
Гишар был закоренелым холостяком, да и родни в Париже у него не было, не считая брата, который занимал пост главы муниципальной полиции.
– Ну что же вы! Не заставляйте меня ждать слишком долго…
Шли годы. И Гишар сделал неверные выводы. Я вспоминаю, что, сообщив мне о первом повышении зарплаты, мой начальник добавил:
– Возможно, это позволит вам наконец-то подарить мне крестника.