То ли этот образ заставил поежиться, то ли сработала интуиция, но я, нахохлившись из-за внезапного холода, спиной ощутила чужое присутствие. В углу, утопая в тени, стояла женщина и, казалось, сама была материализовавшейся тенью. Сказать, что на ее маленьком круглом личике было приветливое выражение, было нельзя: она смотрела скорее как Христос и церковные святые – мрачно, с осуждением и в то же время отчужденно, будто бы сквозь.
Она не мигала, глядя подобно овце, и походила своими формами на давно не стриженную овцу, будучи толстой и приземистой. Плечи, грудь и талия у ней были одинакового размера, а голова казалась шаром, венчавшим эту конструкцию, как голова у снеговика, посаженная на другие снежные шары. Узел седых волос тоже был шариком и тоже был внушителен. В ней было неуловимое сходство с каменными бабами, стоявшими неподвижно со сцепленными руками на животе, или с деревянными куклами, благо цвет ее лица был красновато-коричневым.
– Мамасита[11], у нас гости, вот это удача! Сеньор Штерн, ты помнишь его? Он пожаловал к нам сегодня, – обрадовал отец Фогден мамаситу, махая рукой в сторону натуралиста.
– Sí, claro. – Женщина непостижимым мне образом ухитрилась ответить, что, конечно, помнит Штерна, не раскрыв рта. Впрочем, может быть, я не увидела ее губ из-за сумрака, царившего в комнате.
– Этот сеньор христопродавец, я помню, – высказалась мамаша по поводу национальной принадлежности Штерна. – А эта puta alba[12], кто она?
– Сеньора Фрэзер, – священник пропустил мимо ушей едкое замечание. – Эта леди стала жертвой кораблекрушения, ей нужно помочь.
Взгляд женщины дал ясно понять, что на помощь мне рассчитывать не приходится: нос ее раздувался от сдерживаемого презрения и гнева, а глаза скользили по моему одеянию.
– Еда на столе, – процедила она и отвела взгляд.
– Прекрасно, спасибо! Мамасита рада вам и предлагает угоститься чем бог послал. Пойдемте к столу! – возопил священник.
Мамасита поставила одну большую тарелку, сделанную из глины, и положила одну деревянную ложку для отца Фогдена ввиду того, что не ждала других гостей, но раз уж мы пришли, священник достал из буфета другие тарелки и пригласил нас к столу. Мы заняли приглянувшиеся стулья, а на стул во главе стола не сел никто, потому что он был занят кокосовым орехом.
Отец Фогден взял его в руки и поставил на стол рядом со своей миской. Орех был несвежим – на это указывали темный цвет скорлупы и стертые волокна на ее гладкой поверхности.
– Ну здравствуй, здравствуй, старик, – похлопал отец по ореху. – Как ты находишь этот день? А наших гостей? М-м?