Путешественница. В плену стихий (Гэблдон) - страница 91

– Конечно, я смогу.

Джейми извинился, встал и вывел меня за руку в проход, откуда начинался кормовой трюм.

– Послушай, ты что, спятила? Кем нужно быть, чтобы выдумать эту прогулку на чумной корабль! И это когда мы ищем Эуона! Англичаночка, ты сумасшедшая – ставишь на карту жизни стольких людей по глупой прихоти! Пускай эти проклятые англичане передохнут – тебе какое до них дело?

– Корабль не чумной, – в свою очередь прошипела я, высвобождая руку из цепкой хватки Джейми. – Со мной будет все в порядке. Эй, шотландец, да отпусти же!

Джейми послушался, но стоял в проходе, раздувая ноздри.

– Он не чумной, у чумы другие симптомы. Похоже на брюшной тиф. Значит, мне ничего не грозит, я ведь вакцинирована от тифа. Помнишь, я говорила тебе о прививках?

Джейми засомневался в правдивости моих слов. То, что я спасла его после выстрела Лаогеры с помощью пенициллина, не убедило его в силе новейшей медицины, – он объяснял свое поистине чудесное спасение исключительно моим колдовским даром и применением познаний из области черной магии.

– Ну… Знаешь ли…

– Джейми! Я врач и всегда остаюсь им, чтобы я ни делала. Если люди попали в беду и если я могу помочь им, почему бы не воспользоваться этой возможностью? Кроме меня, им некому прийти на помощь. Я обязана отправиться на «Дельфин»!

Джейми вопросительно посмотрел на меня, призывая продолжить мою пламенную речь.

Я вдохнула свежий морской воздух, еще не отравленный смертоносными бациллами. Любой настоящий врач понял бы меня, но он не был врачом. Фрэнк с грехом пополам еще мог понять, что у меня существует потребность исцелять больных и спасать жизни людям, если их еще можно спасти, но попытаться это сделать, даже когда нельзя ничего предпринять. Джейми тоже должен был понять, но как сказать об этом?

– Когда я начала учиться, я поклялась…

Он вытаращился на меня.

– Какую еще клятву? О чем ты, англичаночка?

Вслух я произносила клятву Гиппократа только раз, но она всегда висела в рамочке в моем кабинете. Фрэнк подарил мне красивую рамочку, заключавшую священный для медика текст, когда я окончила медицинскую школу.

Сглотнув слюну и закрыв глаза, я принялась слово за словом произносить текст клятвы:

– «Клянусь Аполлоном-врачом, Асклепием, Гигиеей и Панакеей и всеми богами и богинями, беря их в свидетели, исполнять честно, соответственно моим силам и моему разумению, следующую присягу и письменное обязательство… Я направляю режим больных к их выгоде сообразно с моими силами и моим разумением, воздерживаясь от причинения всякого вреда и несправедливости. Я не дам никому просимого у меня смертельного средства и не покажу пути для подобного замысла… Чисто и непорочно буду я проводить свою жизнь и свое искусство… В какой бы дом я ни вошел, я войду туда для пользы больного, будучи далек от всякого намеренного, неправедного и пагубного, особенно от любовных дел с женщинами и мужчинами, свободными и рабами. Что бы при лечении – а также и без лечения – я ни увидел или ни услышал касательно жизни людской из того, что не следует когда-либо разглашать, я умолчу о том, считая подобные вещи тайной. Мне, нерушимо выполняющему клятву, да будет дано счастье в жизни и в искусстве и слава у всех людей на вечные времена, преступающему же и дающему ложную клятву да будет обратное этому».