Даня проснулся в своей комнате. Боль в груди. Слабость. Он ранен. Тяжелая выдалась ночь. Данька снял футболку. Она вся в поту. Отбросил ее на подушку. Надо одеть другую.
Мария Петровна в эту ночь не находила себе места. Какое-то беспокойство. Тревога. Она часто вставала, ходила на кухню. Стояла у окна, глядя во двор, будто надеясь, что увидит там тишину, которая танцует под тихую музыку. Возвращалась в свою комнату, зажигала лампу, присаживалась на постель. Выключала лампу, ложилась, но уснуть не могла. Часто заглядывала в комнату сына. Смотрела на пустую постель и вновь возвращалась к себе. Рассвет пробился через оковы ночи, и мать заглянула в комнату сына, гадая, появился или еще нет. Но Данька здесь. И тут она увидела повязку. Мгновение стояла с широко распахнутыми глазам. Крик готов сорваться с губ.
— Даня! — Бросилась она к нему. Он сидит перед ней. Повязка, повязка в крови! Это кровь ее сына. Ноги подкосились, она упала возле своего мальчика на колени, схватила руками его руки.
— Даня, ты ранен? Ты ранен, Даня?! — Кричит она. — Тебя могли убить!
— Мама, не убили же. Я живой, — чуть сердится. Какая ерунда — убили!
— Даня, Денечка, как это вышло? — Тело Марии Петровны охватила нервная дрожь.
— Мама, я жив, все нормально. — Чего это женщины по всяким пустякам поднимают шум. Их Господь даром речи наделил, а они воют.
— Господи, Даня, кто тебя так забинтовал? — Жив, он жив. Ее мальчик жив. — Этой грязной тряпкой? Микробы сплошные.
Мысли в голове путались. Не знала, за что схватиться. Страшный сон.
— Она вовсе не грязная. Брайан постарался. Он помог мне добраться до каюты. Вот, забинтовал. Чистую рубаху разорвал. Я ее недавно стирал.
— Даня, надо сменить эту повязку. Нужна стерильная повязка.
Она побежала на кухню, где была аптечка. Отыскала бинт, ножницы, йод и вернулась к сыну. Главное, взять себя в руки. Не плакать, не кричать.
— Сейчас, разрежем здесь и здесь. Уберем повязку. Господи, она присохла к ране. Я сбегаю за водой. Мы отмочим ее, уберем эту тряпку.
— Мам, не надо Я так уберу. — Одна суета от женщин.
Данька вцепился пальцами в край тяпки и рванул ее. У него только дрогнула щека.
Мария Петровна видела это. Видела, как больно ее сыну. И сердце ее пронзила боль. Ее маленький мальчик страдает, ее ребенок.
— Даня, тебе больно?
Данька посмотрел на мать. Даже если так, он не признается никому, ни одной женщине, особенно своей маме.
— Матросы не плачут, мама. — Прописная истина. Рыдают сухопутные хлюпики. Подружившийся с ветром не уронит слезу.
А та тихо проговорила:
— Да, матросы не плачут, потому что их матери выплакали за них все слезы. Сейчас смажем твою рану йодом.