Записная книжка старшины роты, как вы уже знаете, пестрела фамилиями «преступничков». Редко кого из курсантов не «захвотограхвировало» его всевидящее око. Попасть в наряд на камбуз чистить картошку, когда вся рота смотрит кино в матросском клубе, такая перспектива не манила никого. А мичману что? Репу парить не надо, где взять рабсилу. Возникла необходимость перекидать кирпичи с места на место, он в свою записную книжку глядь, хитро прищурится и спрашивает?
— Шо, нэма добровольцив робыть? Пошукаем преступничков.
И понеслась Манька по кочкам!
— Иванов!
— Я!
— Ахметзянов!
— Я!
— Гусаченко!
— Я!
— Так… За шо я вас захвотограхвировал? А-а… Игра в домино… Тий кирпич, шо у левом углу спортплощадки, трэба сложить у правом. Усеклы? Оце гарно! Выполнять!
Надоело курсантам под «объективом» ходить. Стащили из мичманского кителя «хвотоаппарат», то бишь, блокнотик. Выдрали из него листы с фамилиями и поперёк чистых страниц жирно написали: «Хрен, тебе, мичман, а не фотографии. Плёнка засветилась!».
Вложили записную книжку снова в карман мичманского кителя, висевшего на спинке стула в баталерке. Ходят счастливые, довольные. Руки потирают: «Провели старого боцманюгу. На–кось, пень трухлявый, выкуси!». Поют радостно под гитару. Курсант Алипа задорно бьёт по струнам:
Цыплёнок жареный, цыплёнок пареный,
Цыплёнок тоже хочет жить…
Недолго музыка играла, и мало пташечка пела: пришёл конец весёлой, беззаботной песенке.
— Рота! На вечернюю поверку … становись!
Мичман Загнибородин согбенный, скрюченный, иссушенный временем и службой, прихрамывая, шкандыбает. Вот раскрыл известную всем курсантам книжицу в коленкоровом клетчатом переплёте. Полистал, пристально вглядываясь в неё, будто и впрямь не знает, что в ней написано.
— Шо цэ такэ мне туточки написалы? Ни як без горилки ничого не разобраты… Ага… Трошки разумию…
— Хрен… тоби, мичман, а не… хвотограхвии… Плёнка… за–све–ти–лась…
Рота взорвалась дружным хохотом.
А мичман, как всегда, невозмутим и серьёзен. Тычет пальцем в грудь стоящего напротив хохотуна.
— Курсант?
— Курсант Марков!
— Курсант?
— Курсант Колесников!
— А ще кандидат… — укоризненно качая головой, заметил мичман, намекая, что матрос Колесников — кандидат в члены КПСС.
Сказал — прилепил! Прозвище «кандидат» за ним прочно утвердилось как имя нарицательное, обидно–обзывательное. Никто потом не звал бедного Колесникова Николаем или по фамилии, а всё только «кандидатом» величали.
— Оце, курсант Марков и кандидат Колесников! Щоб не ржалы у строю як жеребци не кастрированные, я вас захвотограхвировал… Преступнички! Смехуны яки гарны! По два наряда обоим…