— Воду принёс, товарищ призывник?
У меня в груди похолодело.
— Так точно, товарищ капитан третьего ранга!
— Вода, говоришь?
— Так точно! Сбегал, вот, с разрешения старшины вагона.
— А ну, пей!
— Да вода это, товарищ кап…
— Пей, кому сказал! — резко оборвал меня Лихой.
Я посмотрел по сторонам, словно ища поддержки. Выпивоха из меня никудышный. Водку из чайника! Смогу ли?!
Десятки пар глаз из окон купе следили за мной. В них тоска, надежда, сочувствие. Я глотнул из носика. Не поперхнулся. Не сморщился.
— Вода, товарищ…
— Пей ещё! Пей, пей!
Запрокинув голову, я сделал несколько глотков.
— Вода, говорю же вам…
— Холодненькая?
У меня перехватило дыхание. Вдруг пить попросит? В окнах вагона торчат головы. В немигающих глазах тревога за судьбу чайника. Усатый старшина в испуге напрягся за спиной Лихого.
— Никак нет, не холодненькая… Так себе вода, тёплая…
— Из колонки… тёплая?
— Не положено нам из колонки… На вокзале из питьевого бачка набрал. Как учили, всё по инструкции…
— А-а, — разочарованно протянул Лихой. — Входи, послушник хренов. Пошли дурака Богу молиться — он и лоб расшибёт.
В купе меня встретили как героя.
— Ну, молодой… Орёл! Держи краба! — подал растопыренную широкую ладонь усатый старшина. — Молоток, салага! Уважаю!
Крепко саданул меня по спине крепкой ручищей, придвинулся к моему уху. Пахнуло сильным перегаром.
— Хочешь, дам тебе Нюрку трахнуть разок?
— Не-е, — замотал я отчаянно головой. — Не хочу.
— Как знаешь. Моё дело предложить. Твоё отказаться. Зря, браток, заводная бабёнка. Работает как швейная машинка!
Моряк сжал рукой себе обе щеки.
— Видал, каким стал за эти дни?
Расставил ладони вокруг лица.
— А был — о, какой!
Опять дыхнул на меня так, что будь я мышонок, тотчас бы сдох.
— Может, выручишь, браток? Я хоть отдохну маненько…
— Не-е, — поспешно забрался я на верхнюю полку, услужливо предоставленную мне за «героический подвиг».
Рано утром эшелон остановился на Второй Речке Владивостока, на берегу вспененного прохладным ветром Амурского залива. Вот оно, море! И совсем не синее, как рисовалось в моём воображении. Свинцово–серое, рябое от пенных барашков на гребнях колыхающихся невысоких волн, и белый лоскуток паруса лёгкой чайкой колыхается среди них.
Мы выгрузились и зашагали в «Экипаж».
Кто и когда так назвал пункт сбора призывников на флот, лучше спросить у военных историков. Мы плелись по незнакомым улицам, озираясь по сторонам, ёжась под моросящим дождём. Сборище не то военнопленных, не то стриженых уголовников, изобразивших нечто вроде колонны на марше.
Было пасмурно и свежо. Многие шли босиком, с опаской ступая по булыжной мостовой, и потому вытянутая толпа оборванцев еле тащилась по городским улицам.