Надо ли говорить, что в кабинете Бокова так и не появился никто из зачинщиков беспорядков.
— Что и требовалось доказать, Пётр Семёнович, — сказал Боков Гаврюшину. — Сам что ли не мог дятлов приструнить?
Директор в ответ лишь развёл руками. Его лысина, такая прежде блестящая, как–то разом потускнела.
— А зачинщиков выявить и уволить. К чёртовой матери! — Боков стукнул по столу ладонью.
Более не обращая внимания на поникшего директора, Виктор Викторович вызвал секретаршу:
— Людмила Петровна! Соедините меня с «Севернефтью», с Чукановым. Надо начинать вправлять мозги этому козлу, — последнюю фразу он сказал уже исключительно самому себе.
Глава седьмая. Пр–роехали!
7 октября 1998 года
— А баба эта, когда летела, перевернулась и каблуками прямо в клумбу!
— Ну, и выжила?
— Прикинь, ни царапины! Что значит, пьяная была! И каблуки десять сэмэ. А вот пенс с пятого этажа…
— Кто?
— Пенс, ну, пенсионер, значит, он увидел, как мимо окна бабец просвистала. Нарядная, в причёске. Так его на месте паралич разбил. Его–то труповозка и забрала.
— Прям паралич? Может, инсульт?
— Инсульт, инфаркт, какая разница! Главное — бригада из морга без дела не осталась. Бабу с царапинами на скорой увезли, а пенса — прямо в морг! А ты говоришь! Слышь, Ань, сгущёнки хочешь?
Нюша открыла глаза. Перед ней стояла Наташа, соседка по палате в розовом стёганом халате. Она с утра развела бурную деятельность: что–то бесконечно ела, рассказывала байки третьей их «сокамернице» — кудрявой Оле, которая охала и ахала на все лады. Оля была здесь старожилкой — лежала на сохранении уже вторую неделю, а вот Наташу привезли ещё позже Нюши, примерно с тем же диагнозом. Только у Наташи срок был побольше — почти пять месяцев, поэтому её случай считался более тяжёлым. Но вот Нюша лежала пластом, меняя только лёд в грелке, а Наташа скакала козой, узнав, похоже, диагнозы чуть ли не всей больницы.
— Не буду, спасибо, — отказалась Нюша и снова закрыла глаза.
Пахло лекарствами и жратвой.
Почему она не героиня мыльного сериала? Почему у неё не амнезия? Забыть обо всём: о предательстве Нура, о потере ребёнка, которому она уже придумала славное имя Артём, забыть о несчастных и растерянных Гошкиных глазах. Амнезии просило сердце, но вместо спасительного забытья лишь звенел Наташкин голос.
— А в травме женской Светлана лежит. Ей, прикинь, муж…
— Избил? — ахнула Оля, скрипнув кроватью.
— Хуже! Нос откусил!
— Как? Совсем?
— Успели пришить, — веселилась Наташа. — У неё муж с язвой здесь же, на пятом этаже лежит. Она пришла его навещать. А муж ревнивый — жуть! Твой ревнивый?