— Экие дела творятся, пока я путешествую, — вздохнул Великий князь. — Мои сыновья еще свободны? Они в действующей армии.
— Они Искандеры, — исчерпывающе ответил Корнилов.
— Я тоже Искандер, — усмехнулся Николай Константинович.
— Не обманывайтесь, — отверг посыл скромности генерал. — Вы до мозга костей Романов. Возможно, даже более чем все прочие ныне здравствующие. Даю свою дурную голову на отсечение, что вы не отказались бы от исторической ноши, как ваши родственники, несмотря на ваши прогрессивные взгляды и негативное отношение к монархии.
— Почему вы так считаете? — удивился князь.
— Потому что любящий отец никогда не допустит, чтобы одурманенный сын кончил жизнь самоубийством. А русский народ сейчас именно этим самозабвенно и занят. Если не будет царя, то появится диктатор, несколько диктаторов, которые в междоусобной войне за власть погубят народ. Лучшую его часть, способную на подвиг и благородство.
— Так вы меня арестуете? — улыбнулся беззаботно Николай Константинович. — Во исполнение решения вашего правительства.
— О, нет! — серьезно ответил Корнилов. — Я очень надеюсь на ваш выход в заключительном акте этой пьесы под названием человеческая комедия. А потому лично препровожу вас на поезд и прослежу, чтобы вы благополучно добрались до дома. Кстати, как там мой братец поживает?
— Петр Георгиевич-то? Да пока отлично! Мы с ним дружны. Кстати, совсем я обеспамятел — он же вам самые горячие приветы передавал, сказывал, что скучает, свидеться мечтает. Если бы случай сегодня нас не свел, искал бы вас.
— Все в руках божьих. И случаи в том числе…
— Планировал с Керенским свидеться, — признался князь. — В Ташкенте мы дружны были.
— Не советую, — нахмурился Корнилов. — Он сильно изменился. Не всякий власть выдерживает, большинство себя теряют. Адвокат, — брезгливо поморщился генерал, — к тому же, член Петросовета. Он и принимал решение о Романовых.
Из ресторана они на экипаже Корнилова — авто генерал не уважал — отправились в Великняжескую усыпальницу в Петропавловской крепости. Несмотря на поздний час, все ворота и двери моментально распахивались перед Верховным главнокомандующим.
Постояли, помолчали. Да и что тут скажешь? Слова бессильны перед вечностью. Только опять заледенело внутри, и дышать трудно стало.
Корнилов почувствовал его состояние и шепнул:
— Пошли, великий князь, пора.
И под руку взял, потянув настойчиво. Николай Константинович подчинился, ощутив слабость и растерянность, для него обычно нехарактерную.
Они, не спеша, проехали по ночному Петербургу. Почти не разговаривали. Все было сказано, оба прекрасно умели читать молчание. Лавр Георгиевич довел великого князя до номера, на минуту вошел, крепко обнял и сказал тихо: