когда она впервые поедет в морю,
то его аромат узнает ещё с вокзала
и с собой привезёт шкатулку своих историй –
она бы с радостью морю их рассказала
ну а он притворится, что слишком устал с дороги –
смуглый, немногословный, скуластый, строгий –
он сядет с коктейлем в глубоком цветном шезлонге
и солнцу протянет свои длиннющие ноги
а она побежит сквозь брезентовый жёсткий зной
по пляжу, руки раскидывая как крылья
замирая сладостно от своего бессилья
перед огромностью, мощью и глубиной
и потом, уезжая, в рюкзак свой до треска полный
уложит ракУшки, в которых услышит волны –
все именно так и должно будет сбыться вскоре,
если они, наконец-то, поедут к морю
но он всё медлил: что ещё скажет врач,
поедем тогда, когда тебе станет лучше,
поверь, мы ещё поймаем счастливый случай!
умрёшь?
ерунда!
не выдумывай и не плачь.
и друзья не раз говорили ему: уступи ей!
ну что тебе стоит. билеты. и в поезд сесть.
она всё сильнее лысела от химиотерапии,
а он легкомысленно верил, что время есть
а когда у неё совсем не осталось сил,
хоть он ей ежедневно гранатовый сок носил,
она больше не вспоминала о том разговоре,
перетопчусь я, ну его, это море –
не хотела надоедать и способствовать ссоре
а потом он долго себя винил –
чем же взгляд его был так беспросветно зашорен?
он жизнь прокручивал в памяти как винил –
он ведь любил её, даже ни разу не изменил
и баловал, потакая в невинном вздоре
в безвозвратно упущеном кроется главное горе
дурак.
всё зевал, всё шляпил, всё временил -