– У какой девицы? – опешил Дик.
– Тебе адрес дать?
Дик прикусил язык, но шел рядом, не отставая от Монмартика.
– Знаешь, у Гарьки до сих пор щека красная. Что-то уж больно здорово ты ему саданул.
Монмартик остановился, прищурил красные моргающие глаза, упершись взглядом в Дика.
– Жаль. Ну, считай, что половина твоя. Тоже заслужил.
На этот раз Дик обиделся окончательно и отступил. Маша наблюдала за ними, прислонясь к калитке. Женька остановился перед ней, не дойдя нескольких шагов.
– Что ты на Дика набросился? Он-то что тебе сделал?
– А ты за него не переживай. Он ведь не спрашивает, за что.
– Ой, Жень, как ты мне не нравишься, когда ты такой.
– А я разный, но всегда один и тот же. Давай не будем продолжать, а то мы еще и с тобой поссоримся. Как ты думаешь, если я сейчас приду, Наташка меня не выгонит?
– Не выгонит. Ты знаешь, что девчонки ходили тебя ночью искать?
– Правда? Ну, вы даете. Не побоялись?
– Боялись. За тебя. И почему только девчонки так к тебе относятся?
– Видимо, есть за что. А ты почему? – Женька первый раз улыбнулся и, наконец, подошел к ней.
Маша замахала на него руками:
– Да ну тебя. Никак я к тебе не отношусь. Ты погоди радоваться. Тебе еще всыпят за все твои художества.
3 ноября, пятница
Как уже давно доказано, за благие поступки приходится расплачиваться. Во время вчерашнего вечернего пропесочивания Монмартика, происходившего на лежанках зала судебных заседаний в девичьей, главный обвиняемый заснул на руках у Маши в самый разгар споров о праве человека защищать свое достоинство всеми доступными методами. Маша пожалела его будить и в награду сама провела ужасную ночь от духоты и теснотищи.
Женька заболевал. Вчера он вернулся промокший и с заледеневшими руками-ногами. Теперь он начинал кашлять. Вечером Маша растерла его водкой, пока народ ходил на станцию провожать Гарика, уезжавшего в свой Нижний. После его отъезда Маша вздохнула облегченно, хотя больше никаких намеков на конфликт между мальчишками не возникало. Водку для растирания притащила Наташка из одной ей ведомого дедушкиного тайника. Сашка Громила заявил, что растирание должно быть внутреннее, а не наружное, но Монмартик тут же такой вариант напрочь отмел:
– Отвали потихоньку в калитку!
Отказ не произвел на Громилу никакого впечатления, и он попытался чуть ли не насильно влить в больного «лекарство»:
– Для сугреву и поправки пошатнувшегося здоровья надо.
– Сказал, не буду, не дави, бесполезно. Если мне что-то всерьез не нравится, можешь хоть в штаны надуть от натуги – мне на это начхать – все равно не сдвинешь.