— В зубы хочешь? Сядь и заткнись.
Ещё папа мне говорил: «Береги печень смолоду, а зубы снову». Пришло время послушаться папу.
Я сел и заткнулся.
Я нецензурно промолчал.
«Дети Одеколона» развлекались вовсю, не обращая внимания на мой молчаливый протест.
— А теперь смотри, алкаш несчастный, как мы будем пить этот коньяк, — они гнусно расхохотались.
Я страдальчески моргнул.
— Нет, вначале мы выпьем у него на глазах бутылку водки, для разогрева. Коньяк оставим на потом, — сказал веское слово самый небритый и одеколонистый.
Водку разлили в пустые банки из-под майонеза.
— Смотри, алкаш несчастный, — повторили они.
В тот момент я действительно ощущал себя не то что несчастным, а на грани отчаяния. Вся моя исстрадавшаяся душа молила о милосердии, но это было несбыточно как глоток «Наполеона».
«Дети Одеколона» махом залили в себя горючую жидкость.
Я зажмурился.
Садисты. Только такие отморозки, звери, у которых нет ничего святого, способны на столь изощрённую, жестокую пытку.
Я проклял день, когда родился Одеколон, когда вдруг вместо счастливого бульканья, донеслись сдавленные булькающие хрипы.
Я открыл глаза и еле успел вставить их на место, когда они собрались вылезти из орбит и отправиться в самостоятельное путешествие.
Все четверо отморозков благополучно отдавали все свои концы явно некачественной водке. Когда посинел и затих последний из них, я нравоучительно сказал:
— Кто к нам без водки придёт — тот дурак.
Я собрал по карманам отморозков военные трофеи. В их числе оказалось немного денег, пара начатых пачек сигарет и почти не початая бутылка самогонки.
На их деньги я, в качестве возмещения морального ущерба, купил ещё одну бутылку самогона и в хорошей компании трёх бутылок отправился домой.
Я отхлебнул из одной бутылки, обнаружил, что жив и промочил желудок уже более солидно, что было вполне справедливо, учитывая какие нервотрепательные приключения я пережил в этот день.
Первой бутылки мне хватило на два глотка и одну сигарету. Вторую я пил из горла по дороге домой, но заблудился, нежно поцеловался с асфальтом, пообнимался с фонарным столбом, и последней мыслью было, как бы не разбить симпатичную и с любой точки зрения всё ещё целую…
Так был пропит ещё один хороший день.
На следующее утро…
На столе стояла бутылка коньяка.