Надоело мне в большом городе жить! У свояков там ни дачи, ни огорода, квартира сына в самом центре. Копоти там, пылищи! Задыхалась я… Пока невестке помощь была нужна, еще терпела, а потом сказала ей: «Все, моя дорогая, теперь ты можешь на работу вернуться, младшенького в ясли устроишь, а я в вашем миллионном Свердловске жить больше не могу. Лучше уж вы к нам. Хоть всех троих пацанов на лето привозите – справлюсь. Коровку опять заведу, чем покормить будет. На свежем воздухе, со своими овощами и ягодами они здоровее будут, да и я тоже. А то за зиму три раза простужалась, по неделе с температурой лежала». И ведь правда, как сюда вернулась, может, пару раз прихворнула, это за одиннадцать лет! А все потому, что воздух чистый, и молоко свое, и овощи-яйца свои! Давайте я вам еще подолью! – Валентина Емельяновна долила остатки молока из банки в мою кружку.
Я пила молоко потихоньку, чтобы подольше оставался повод сидеть в гостях у разговорчивой соседки отчима Лены Князевой. – Так вот, – продолжила пожилая женщина, – вернулась я, и узнаю, что соседку маньяк убил, Константин дом продал и вроде как в Пермь подался. Зина, подруга моя, рассказала, что задушили соседку в ночь на шестое ноября, как раз накануне моего отъезда, и была она вся как есть избитая, и били ее плеткой. Меня как обухом по голове. «Зин, – говорю, – а может это Константин?» А сама-то не рассказываю, что тогда за кустами услышала, мне Пашка строго-настрого приказал языком не молоть. «Нет, – говорит Зинка, – у него алиби: он в Перми был, на курсах каких-то, и свидетели есть, что он пятого не мог оттуда уехать. Машина у него была в ремонте, а на поезде он никак не поспевал. В восемь вечера его в гостинице видели, а в девять утра он уже был на занятиях». Я тоже припомнила, что последний месяц перед отъездом Константина не видела, ну и успокоилась. А когда Пашка ребят своих на лето привез, я ему это и рассказала. А он мне и говорит: «Я ведь Константина видел в ночь накануне отъезда. Где-то около часа ночи вышел в туалет, слышу – машина соседская на участок заезжает. К себе на второй этаж поднялся, смотрю – действительно, старенький «Москвич» Константина. Он машину запер и в дом пошел. А где-то в полпятого проснулся, оттого что холодно стало, слышу, мотор завелся. В окошко выглянул – Константин ворота открывает. Я еще подумал, куда он в такую рань? А оказывается, его тут и не было!» Я давай Пашку уговаривать в милицию заявить. А он мне: «Почти два года прошло, мне скажут: а ты уверен, что машину Смердина именно в ту ночь видел? А ты бабка, чего в кустах подслушивала? А может, шрамы у соседки тебе пригрезились? Где другие свидетели? Почему она никому не жаловалась?.. По милициям нас затаскают, и только. А мне что, больше делать нечего? Да и тебе тоже. Смердин, сама говоришь, из Перми уже куда-то намылился. Нет, мать, сиди и не рыпайся, внуками своими занимайся. Свалил соседушка, не смердит здесь, и слава богу. Хотя, может, и не он убил. Я ведь кроме машины ничего не видел».