Вот почему, оказавшись по какой-нибудь надобности у дороги или железнодорожных путей, я замирал, с надеждой вглядываясь в проплывающие мимо лица.
Ах, эти расцветившие лето неумеренные мечты! Лишь иногда мне в голову тайком проскальзывала горькая мысль: «а ведь этого никогда не случится», и становилось очень не по себе.
Но вот теперь все это позади. Конец августа, и я еду убивать.
Понедельник, 22 августа 1977 года, день
Полустанок Ерзовка, Валдайская возвышенность
– До школы! – выкрикнул снизу опечаленный Паштет.
Тепловоз в ответ энергично свистнул, а затем лязгнул сцепками и резко рванул, словно пытаясь выдернуть из-под меня старенький скрипучий вагон. Я покрепче вцепился в облупившийся поручень и высунулся наружу из пропахшего куревом тамбура. Поезд «Малая Вишера – Бологое» пошел в разгон, и воздух принялся перебирать отросшие за лето вихры. Я поёжился от щекотки и махнул последнее «прощай» уплывающей назад фигурке.
Железка потянулась вдоль местного озера, что носит звучное, отдающее дремучей архаикой имя Зван. Я с пробуждающимся азартом вгляделся в темные воды. Увы, в этот раз так ничего не успел – ни в лес сходить, ни потягать на зорьке рыбешку с шаткого самодельного мостка. Лишь с завистью обозрел свежую Пашкину добычу – здоровую корзину, доверху заполненную бравыми подосиновиками, да неприлично быстро выхлебал горшок плотной ухи. Пашкин дед долго томил почти черных окуней и четвертинки брызжущего соком картофеля в бульоне, оставшемся от варки раков, а в самом конце, уже сняв огромную стальную кастрюлю с огня, всыпал туда крупно нарубленные стрелки чеснока. Перед таким просто невозможно устоять! Да я и не пытался.
Ничего, в следующий раз обязательно все сделаю сам, и порыбачу, и в лес схожу. А сейчас – труба зовет.
Пашка, конечно, был не на шутку раздосадован. Он-то раскатал губу, что Дюха приехал на всю последнюю неделю, и начал оживленно расписывать ожидающие нас радости, как только я спрыгнул с высокой подножки. Здесь было все, вплоть до баньки по-черному и удививших меня своей раскрепощенностью планов на местных девчонок, однако я его жестоко обломал.
Паштет был заинтригован не на шутку, Пашка вился вокруг меня назойливой мухой, но я лишь мычал невнятно «надо, очень надо». В итоге он заподозрил меня в страданиях по случившейся летом любви. Я не стал его разубеждать, лишь договорился об алиби для родителей.
Вагон качнуло сильней. Я захлопнул дверь и, подняв с пола свой багаж, пошел внутрь. Аккуратно уложил на полку дерматиновый чехол с разборным луком и стрелами – не дай бог повредится что-то, запасного плана у меня нет. Спортивную сумку, в которой под слоем запасной одежды и пакета с едой скрывались пистолет и эсесовский кинжал, поставил на сидение рядом с собой, перекинув, на всякий случай, через плечо ремень.