Жертву отпущения часто уничтожают и всегда изгоняют из общины. Стихшее насилие считается изгнанным вместе с ней. Оно в каком-то смысле спроецировано вовне; считается, что оно постоянно пропитывает все бытие за исключением самой общины — до тех пор, пока внутри нее соблюдается культурный порядок.
Стоит пересечь границы общины, как попадаешь в сферу дикой сакральности, не знающей ни границ ни пределов. В эту сферу священного входят не только боги, все сверхъестественные существа, всевозможные монстры, мертвые, но и сама природа, поскольку она чужда культуре, космос и даже другие люди.
Мы часто говорим, что первобытные люди живут «внутри священного». Говорить так — значит думать, как сами первобытные люди, считающие, что они единственные вынырнули из священного, единственные следуют правилам, которые продиктовало само священное и которые — весьма ненадежным образом — удерживают их вне сферы священного. Чужеземцы, поскольку не следуют этим правилам, кажутся не совсем людьми. Они могут казаться то очень пагубными, то очень благими; они купаются в священном.
Всякая община считает себя саму одиноким кораблем, затерянным в безбрежном океане, то мирном и тихом, то грозном и бурном. Главное условие, помогающее не потонуть, необходимое, но недостаточное, — подчинение законам всякой навигации, которые налагает сам океан. Но самая напряженная бдительность не гарантирует, что плавание будет вечным: корпус дает течь; коварная влага непрестанно просачивается. Нужно помешать воде наполнить корабль, нужно повторять обряды…
Хотя священное — причина всех страхов общины, верно и то, что она обязана ему всем. Видя за его пределами лишь себя, она вынуждена считать себя его порождением. Мы сказали, что общине кажется, будто она вынырнула из священного, — именно так и следует говорить. Учредительное насилие, как мы видели, предстает как деяние не людей, но самого священного, осуществляющего собственное изгнание, соглашающегося удалиться, чтобы община могла существовать вне его.
Стоит задуматься о видимом господстве священного, о чрезвычайной диспропорции на всех уровнях между священным и общиной, как становится понятно, что инициатива во всех областях кажется исходящей именно от священного. Создание общины — это в первую очередь отделение. Поэтому метафоры разрыва так часто встречаются в ритуалах основания. Основные действия в королевских ритуалах инквала, например, заключаются в том, чтобы отрезать, откусить, отсечь новый год, то есть начать новый временной цикл посредством разрыва с неизбежно пагубным священным, когда оно пропитывает общину. Всякий раз, когда речь идет о катарсисе, очищении, на первом плане — идея удаления и разделения. Современная мысль представляет отношения со священным только в форме медиации, поскольку пытается истолковать первобытную реальность, исходя из религии, частично очищенной от пагубных элементов. Выше мы видели, что всякое смешение общины и священного — происходит ли оно из-за вмешательства богов, мифических героев или мертвых, — исключительно пагубно. Всякий приход сверхъестественного будет поначалу возмездием. Благодеяния наступают лишь с уходом божества.