— Того самого, малинового?
— Да, барин добрый, да! Тогда и она, сучка, пожаловала, глаза ей бесстыжие выцарапать!.. А потом на улице пристала! Она вокруг дома так и вилась!..
Но Варю к Анюте не подпустили. Творилось что-то невразумительное и страшное. Под руки в столовую привели Катерину Пет ровну — ее шатало, она держалась за сердце.
— Оставьте меня, — шептала она, — пустите меня к Марфиньке…
— Одно слово, сударыня, — сыщик, пожилой господин с повадкой человека бывалого, был любезен и непреклонен. — Поглядите на эту особу. В день, когда привезли малиновое варенье, вы ее видели или не ее?
— Я ничего не разбираю, — призналась Катерина Петровна. — В глазах туман… чужая девка в дом вошла, это помню…
— Соберитесь с духом, сударыня, чтобы не оболгать невинного человека или наказать отравительницу. Утрите глаза и смотрите — эта особа пробралась к вам в дом?
— Эта, матушка барыня! — заголосила Варя. — Ее и Степанида Андроновна видела, когда в санях сидела, а мы варенье носили! Эта, видит Бог! Только тогда-то она в заячьей шубенке была, а теперь — ишь в какой!
— Отравительница? — спросила испуганная Анюта. — Кого ж я отравила?
— Девицу Васильеву, — был бесстрастный ответ. — Подмешавши яд в малиновое варенье. Яд в вашем доме найден, в пудренице, под слоем пудры. Тоже ведь беленький порошок. Очень удобно там его прятать.
— Нет, нет! — закричала Анюта. — Не знаю, откуда яд! Вранье все это! А девицу Васильеву я только издали видала!..
— Грех тебе, — тихо сказала ей Катерина Петровна. — Великий грех, не замолишь, она одна у меня, сирота она…
И не удержалась на подкосившихся ногах, стала падать, девки подхватили ее и с причитаниями понесли прочь из столовой.
— Вперед как вздумаете любовника от невесты отваживать, лучше сразу велите, чтобы вас в погребе заперли, — проворчал сыщик. — Хорошенькое у святого праздника завершение…
Дальше с каждой минутой было все страшнее. Анюту вывели из васильевского дома, опять усадили в возок, повезли. Перед ней распахнулась высокая черная дверь, ее втолкнули в темный коридор, погнали вниз по лестнице, в сырость и мрак непроглядный. Еще одна дверь отворилась со скрежетом.
— Принимайте товарку, — сказал державший Анюту за плечо цепкими пальцами мужчина. — Не вам чета, шалавы, из актерского сословия. Да чтоб не обижать! Не то — розги всем без разбору.
Дверь захлопнулась. В подвале воняло нестерпимо, Анюта как остановилась у дверей — так и боялась шагнуть.
— Ну, ступай к нам, добрая барыня! — позвали ее. — Поделись с нами рубликом, а мы тебя научим, что говорить!