— Господин Гверра, — быстро сказала я по-немецки. — У меня важное дело к господину директору, пусть он соблаговолит подойти!
Тут меня выручила цирковая обстановка — я бы, пожалуй, и сама вышла на манеж, но мешал барьер, довольно высокий и широкий; прыгать, как коза, я не умею, а звать кавалера, чтобы подал руку и помог перебраться, не желаю. Поэтому я оставалась на своем месте, как полагается даме, пока недовольный де Бах шел ко мне.
— Что вам угодно, сударыня? — спросил он.
— Господин директор, я видела злоумышленника, о котором вам полезно будет узнать.
— Что за злоумышленник?
Он не был сейчас любезен и галантен, но я не обиделась.
— Я проходила утром мимо ограды, за которой можно было видеть сквозь кусты конюшню и лошадей. Со мной были дети, и они заметили, что в кустах сирени прячется человек, наблюдающий за вашими служителями. Он не хотел быть замеченным, и когда дети его обнаружили, испугал их, мне пришлось их увести. Но я умею рисовать, и вот его портрет.
— Черт! — воскликнул де Бах, мало беспокоясь, что при дамах поминать нечистого не след. — Опять! Нам только этого недоставало! Где портрет?
Я вручила ему листок.
— Однако вы хорошо рисуете, фрейлен, — заметил он. — Примите мою благодарность. Я велю выписать вам контрамарку в мою ложу. Люциус, пошли кого-нибудь к кассиру!
— Ганс! — крикнул толстячок, одетый, как Гверра, в короткие панталоны и расстегнутую до середины груди рубаху. — Сыщи мне Геринга…
— Не надо! — быстро сказала я, порядком смутившись и старательно избегая смотреть в сторону итальянца. — Я не смогу воспользоваться… я служу в приличном доме и не могу уходить по вечерам… с меня довольно сознания, что сделано доброе дело…
— Расскажите, когда и как вы видели этого… этого человека, — сказал де Бах.
Я покосилась на итальянца — он не уходил, а встал так, чтобы слышать наш разговор. Это меня страх как беспокоило — хотя я умею держать себя в руках, но что-то было в присутствии Гверры неприятное до дрожи.
Я более подробно рассказала о том, кто прятался в кустах сирени. Де Бах мрачно кивал. Меж тем люди убрались с манежа, зато туда выпустили лошадей. Это были белоснежные красавцы, которые, не дожидаясь приказа, пошли по кругу, красиво поднимая передние ноги. Де Бах посмотрел на них и улыбнулся. Я поняла — вот его любимцы.
— Я ваш должник, фрейлен, — сказал он. — Соперники мои и враги ни перед чем не остановятся, они способны поджечь конюшню, чтобы лишить меня главного моего сокровища. Слыхали ль вы о венской школе верховой езды?
— Только то, что говорится обыкновенно во время представления.