Эту историю расскажут поочередно двое ее участников — девица Елизавета Ивановна Полунина, выпускница Екатерининского института (ныне его все чаще называют Смольным), и отставной штурман Алексей Дмитриевич Сурков. Они, разумеется, не вели в лето 1831 года дневников (девица Полунина, впрочем, имела тетрадку, в которой записывала свое мнение о прочитанных книгах), и у них не было конфидентов, которым они рассказывали бы о своих приключениях подробно и по мере развития событий. Но если бы они впрямь написали дневники, не считаясь со временем, не слишком забегая вперед и чувствуя себя так, словно рассказывают причудливую историю благожелательному собеседнику, то их записи выглядели бы примерно такими, какими увидишь их ты, уважаемый читатель.
На самом деле их рассказы были бессвязны, а на первых порах и не совсем правдивы. Что поделать — каждому хочется получше выглядеть в глазах слушателя, особливо если слушатель этот — чиновник особых поручений столичной сыскной полиции.
Мне показалось забавным рассказать эту историю их устами — действия простых людей, вовлеченных в расследование преступления, и их рассуждения с точки зрения опытного сыщика выглядят порой комически. Особую прелесть их рассказам придавало упоминание моей скромной персоны. Эти моменты меня немало повеселили. Но я преклоняюсь перед сообразительностью Алексея Дмитриевича, который, не знав того, что было известно мне, сумел выйти на след настоящих преступников.
Следует учесть, что оба эти литератора поневоле мало разбираются в международной политике и могут не знать простых вещей лишь потому, что в их кругу не было принято придавать этим вещам хоть какое-то значение. Кроме того, и Елизавета Ивановна, и Алексей Дмитриевич по натуре своей — люди домашние и семейные, хотя сами об этом не догадываются. Они склонны к спокойной и размеренной жизни, в которой почти не бывает потрясений, зато есть уверенность в завтрашнем дне. Все, что пахнет бунтом, они исследуют с очень большого расстояния и, убедившись, что пользы от буйных и отчаянных действий сами смутьяны — и то не получат, устраняются даже от обсуждений опасных предметов. У обоих в памяти — декабрьские события 1825 года, оба испытывают величайшую жалость к людям своего круга, сбившимся с пути, — и не более того. Именно поэтому они не докапываются до глубоко лежащих причин польского бунта — им довольно знать, что всякий бунт несет горе и страдания, благородных же своих целей не достигает никогда, и более того — это благородство чаще всего оказывается мнимым, словесным, придуманным для прикрытия одной малопочтенной цели, а цель эта — борьба за власть.
