– Давай, милый, вези! Спасай свою хозяйку!..
Понял Илкун, что от него требуется. Дернулся с места, натянул поводок, потащил человека за собой. С каждым метром всё сильнее, только мелькают стволы деревьев. Пятьдесят, сто, двести метров. Вот и почерневший конус, закиданный лохмотьями старых шкур. Подкатился Егор, торопится, упал с лыж, а у самого в голове только мысли мелькают: «Успел ли?..»
Ченка лежала на оленьей шкуре на правом боку. Ноги подогнуты к животу. Руки перехватили бедра. В глазах боль и отчаянье. Кровавые губы распухли от укусов. Короткие волосы растрепались комковатыми лохмами. Увидела Егора, сжалась в комочек. Едва приподняла голову, что-то бессвязно залопотала, в испуге попятилась назад.
В чуме холодно. Костёр едва теплится. В чело дымохода тускло струится дневной свет. Кругом мрак, грязь, кровь.
Егор бросил в кострище сухих поленьев – вспыхнуло пламя. Стены убогого жилища наполнились светом. Благодатное тепло наполнило помещение. Придвинулся к девушке, успокоил, мягко приласкал трясущимися руками:
– Ах ты, милая, измучилась вся. Сутки уже, как терзаешься. Не бойся, я тебе плохого ничего не сделаю. Доверься, давай-ка, посмотрим, что здесь у нас происходит…
Слышит Ченка добрые слова, боится, но всё же осторожно, со стоном доверяется чужому человеку.
А он, понимая всю сложность положения, бережно протягивает свои загрубевшие руки, долго ощупывает её вздувшийся живот, что-то бормочет и под конец удовлетворённо выдыхает:
– Эх, горе не беда! Так я и думал. Дитя-то спинкой идёт…
…Через несколько часов он вернулся назад. Уже не так, как уезжал от чума когда-то, отталкиваясь руками, а зацепившись за Илкуна. Стойбище встретило его настороженно. Припорошённый снегом чум цедил из себя прозрачный дым. Неподалёку в стороне вытянули шеи олени. И только лишь тогда, когда Егор отпустил кобеля и свалился с лыж, из-под шкуры показалось лицо Загбоя.
Даже не удостоив эвенка взглядом, русский отпихнул его в сторону, заполз в жилище, завалился на свою лежанку, налил в берестяную кружку чай. Загбой молча присел рядом на корточки, засунул в рот свою замусоленную трубку, стал выжидать, когда старатель утолит жажду и отмякнет душой. Но поскольку время тянулось медленно, а любопытство переполняло чашу терпения, не вытерпел, закрутился на месте и тихо спросил:
– Как девка мой?
На эти слова Егор вдруг отбросил кружку, быстро присел, схватил Загбоя за редкую бородёнку и, коротко замахнувшись, трахнул его в лоб кулачищем. Эвенк зайцем перевернулся через голову, вскочил на четвереньки, какое-то время, выкатив глаза, пялился на котелок. Через несколько секунд наконец-то пришёл в себя, как марал на гону, замахал головой и со стоном выдохнул: