Решение первого
общего комсомольского
собрания
было признано
недействительным.
Кто его признал
недействительным,
я не помню
(или не знал
никогда). Я
помню только,
как это было объяснено
всем нам.
Собрание
наше, мол,
было
закрытым. И,
следовательно,
при входе
должны были
проверяться
комсомольские
билеты. А
поскольку
такой проверки
не было,
значит, было
налицо
грубейшее
нарушение
устава комсомола.
Кажется,
только в этот
момент я стал
осознавать
серьезность
положения.
Или, лучше
сказать, стали
подтверждаться
самые плохие
мои опасения.
Мы
стали
встречаться
с Мишей.
Сочувствовали
ему. Пытались
дать какие-то
советы. Так
получилось,
что мы с ним
не были
друзьями. Нас
только на
время
сблизила вся
эта
кошмарная
история. Все
свободное
время мы
обсуждали разные
детали либо с
Мишей, либо
между собой.
Напряжение
на мехмате
нарастало. Я
заметил, что
как только я
подходил к
Марику
Мельникову и
начинал с ним
разговаривать,
тут же около
нас
оказывался какой-то
незнакомый
нам человек.
Саша
Олевский настоятельно
советовал
нам быть
осторожнее.
Он говорил:
«Вы не
понимаете,
что вы
делаете. Вас
выгонят из университета».
А мы ему
говорили,
мол, Саша,
сейчас не те
времена и все
такое прочее.
Но мы все-таки
стали вести
себя
осторожнее. Мы
уже не
обсуждали
ничего в
коридорах
мехмата.
Уходили с
мехматских
этажей.
Во время
всей этой
истории с
Мишей
Лейкиным я
думал вот о
чем. Ведь у
гэбэшников
была трудная
ситуация. Как
они должны
были
инструктировать
своих подопечных?
Должны ли они
были
рекомендовать
своим
выступить
против Миши?
Но тогда
выступающие
раскрыли бы
себя. С
другой
стороны, они
не могли
допустить, чтобы
никто не
выступал
против.
Следовательно,
они должны
были пожертвовать
какой-то
небольшой
частью своих
и раскрыть
их.
Второй
вопрос: должны
ли были гэбэшники
советовать своим
выступить в
защиту Миши?
Ведь таким
образом
открывалась
очень
хорошая
возможность поймать
на удочку
доверчивых
простаков. Но
в таком случае
они не могли
советовать
отстаивать
Мишины
доводы,
потому что
тогда это
была бы
антисоветская
пропаганда. Следовательно,
они должны
были
советовать
своим
защищать
Мишу либо без
объяснения
причин, либо
как-нибудь путано
и, наверное, с
прямым или
косвенным
признанием
его вины.
Трудным
моментом для
гэбэшников в
этом варианте
было отсутствие
санкций
против «защитников».
Видно, они
надеялись,
что если
санкций не
будет, никто
не обратит на
это внимания.
А может
быть, они советовали
своим просто
сидеть тихо в
засаде и не
высовываться?
Думаю, что
все эти
варианты
гэбэшники
прокручивали
у себя. И мне
кажется (и
казалось так
же тогда,
осенью
шестьдесят
первого), что
они
использовали
все три
варианта.