Теперь я
возвращаюсь
к событиям шестьдесят
первого года
– к тому
собранию в гостиной
студенческого
общежития, на
котором Миша
Лейкин публично
выразил свои
взгляды. Ты,
Сережа,
пишешь, что
собрание в гостиной
было
стихийным. Я
в этом очень
и очень сомневаюсь.
Это был один
из любимых
гэбэшных приемов
– устраивать
всякого рода
провокационные
диспуты, на
которых они
собирали
сведения о
настроениях
участников.
Вот цитата
из твоего,
Сережа,
воспоминания.
«Он
<Миша Лейкин>
знал,
конечно, что
в любом
коллективе
найдутся
особенно
бдительные
товарищи,
которые
посчитают
должным
пресечь
антисоветские
настроения. В
гостиной
среди
слушателей
был наш
однокурсник
А... Вот он то,
как говорил
мне Миша, и
стал стукачом».
«Найдутся
особенно
бдительные
товарищи» – это
не совсем точно
сказано.
Считается,
что около
двадцати процентов
людей любого
коллектива
сотрудничало
с
гэбэшниками. Я
не знаю,
насколько
эта оценка
верна. Но думаю,
что она
недалека от
истины.
Каждый пятый
стучал – это
очень похоже
на правду. Не
думаю, что мехмат
был каким-то
исключением.
Если в гостиной
было, скажем,
двадцать
человек, то
четверо из
них действовали
в соответствии
с полученными
ими у гэбэшников
инструкциями.
Так что,
почти
дословно
повторяя
слова нашего
знаменитого
писателя, скажу
нечто печальное
о вечере
встреч.
Общаясь
со своими
однокурсниками, можно случайно
пожать руку
тому, кто на тебя
стучал.
А теперь
об
однокурснике
А. Я знаю, что в
России раньше
было принято
о гэбэшниках
говорить намеками.
Я не знаю, как
эта традиция
возникла. Возможно,
сами
гэбэшники
были ее
инициаторами
и напускали на
свою
деятельность
туман и
таинственность.
Ну если ты,
Сережа, стесняешься
назвать
фамилию, то
это сделаю я: Миша
Лейкин говорил
о нашем
однокурснике
Алешине.
Вот еще
одна цитата
из твоих
воспоминаний.
«Во
время спора в
гостиной
Миша Лейкин
горячился. В
запальчивости
он назвал
Н.С.Хрущёва “негодяем”,
которого следовало
бы заменить,
например, на
такого писателя
и пацифиста,
как Илья
Эренбург».
Я знаю многих
людей,
которые
относятся к
Эренбургу
позитивно. Но
назвать Эренбурга
пацифистом –
это уже
слишком. Вот
строки, ему принадлежащие:
«Мы
знаем все. Мы
помним все.
Мы поняли:
немцы не
люди. Отныне
слово “немец” для
нас самое
страшное
проклятье.
Отныне слово
"немец"
разряжает
ружье. Не
будем говорить.
Не будем
возмущаться.
Будем
убивать. Если
ты не убил за
день хотя бы
одного немца,
твой день
пропал. Если
ты думаешь,
что за тебя
немца убьет
твой сосед,
ты не понял
угрозы. Если
ты не убьешь
немца, немец
убьет тебя.
Он возьмет
твоих и будет
мучить их в
своей
окаянной
Германии.
Если ты не
можешь убить
немца пулей,
убей немца
штыком. Если
на твоем
участке
затишье, если
ты ждешь боя,
убей немца до
боя. Если ты
оставишь
немца жить,
немец
повесит
русского человека
и опозорит
русскую
женщину. Если
ты убил
одного немца,
убей другого
– нет для нас
ничего
веселее
немецких
трупов. Не
считай дней.
Не считай
верст. Считай
одно: убитых
тобою немцев.
Убей немца! – это
просит
старуха-мать.
Убей немца! – это
молит тебя
дитя. Убей
немца! – это
кричит
родная земля.
Не
промахнись.
Не пропусти.
Убей!»