Садовничий
все годы активно
работал на
коммунистов,
входил в парткомы
мехмата и
МГУ. Он
занимал
ответственные
посты в приемной
комиссии в 70-х – 80-х
годах. В те
времена
проводилась
резкая
дискриминационная
политика по
отношению к абитуриентам-евреям.
Носители математических
дипломов с погонами
КГБ в
карманах
прямо-таки зверствовали
на
мехматских
вступительных
экзаменах. Садовничему
и ему подобным
обязаны
мальчики и
девочки с
еврейскими
мордашками полученными
моральными
травмами и
своими
искалеченными
судьбами. Но
ты, Сережа,
видно, не
захотел «поименно
вспомнить
тех, кто
поднял руку».
И еще
одна цитата
из твоего воспоминания.
«Решение
бюро
взволновало
всех
студентов нашего
курса. Это
событие
горячо
обсуждалось
и в перерывах
между
занятиями, и
в общежитии
зоны Б, где мы
тогда жили.
Многих возмущало
грубое
вмешательство
партбюро.
Некоторые
намеривались
дать открытый
отпор такому
диктату».
Не
исключаю,
конечно, что
для кого-то
ситуация
выглядела
именно так,
как ты
рассказываешь,
Сережа. Но, во
всяком случае,
не для меня.
Возмущало ли
меня «грубое
вмешательство
партбюро»? Я
никогда
такое не
сказал бы.
Вмешательство
всякого рода
идиотов,
полу-идиотов,
наивных
дурачков,
подонков,
полуподонков,
и всяких
других в мою
жизнь стало
настолько
привычным
для меня, что
я уже устал
возмущаться.
Я думал
только о том,
как ИХ
перехитрить
и смягчить
это
вмешательство.
«Открытый
отпор»
казался мне
довольно
наивным
решением. В
нашей
компании (а
компания
наша – это
Марик
Мельников, Валя
Вулихман, Леша
Поманский,
Бэла
Беленькая, Аркадий
Шапиро, Лена
Ефимова, Майя
Херц и я) все
полагали, что
выговор Мише
или даже строгий
выговор был
бы неплохим
решением, позволяющим
обмануть
гэбэшников и
партийцев.
Но, к
сожалению,
никто из нас
не знал
тогда, как
эту мысль донести
до всеобщего сознания.
И мы надеялись,
что беда
как-то
все-таки
обойдет Мишу
стороной.
Общее собрание
слегка
пожурило
Мишу и
выразило
свое
неодобрение
действиям бюро.
Партийцы и
гэбэшники не
могли
допустить,
чтобы этот
бунт остался
безнаказанным.
И тут все
закрутилось
с гораздо
большей силой.
Ты, Сережа,
пишешь, что
«Миша Лейкин,
конечно, не
был антисоветчиком
в полном
смысле этого
слова». Ну почему
же так? Относительно
существующих
законов и порядков
он был самым
настоящим
антисоветчиком.
Он резко
критиковал
советских
генсеков, считая
одного из них
преступником,
а другого
негодяем (и,
по всей
видимости,
преступником
тоже). Советская
власть была
властью
генсеков. И
несогласие с
их
действиями
являлось вполне
определенной
антисоветской
позицией. Так
что
антисоветчиком
Миша,
безусловно,
был. И
партийцы и
гэбэшники правильно
это все поняли.
И в
соответствии
с
существовавшими
тогда порядками
и законами,
действовали
очень
последовательно
и логично.