– Ради Бога, Вандерл, выздоравливай скорей, чтобы можно было начать. Моя чудная, восхитительная жена! Я знал, что ты мне дашь высшее счастье в моей жизни. Ведь это так необычайно, что твоя собственная, честная и добрая жена может доставить тебе наслаждения, которые приходится обыкновенно искать у развратниц или даже публичных женщин. Когда ты доставишь мне «это», ты увидишь, как я буду тебя любить и как буду тебе благодарен!
Он отправился купить тонкого вина и откормленных цыплят, и моя мать должна была целый день варить и жарить. В промежутках между завтраком и обедом он кроме того сам разбалтывал яйца в теплом молоке и заставлял меня выпивать, чтобы как можно скорее набраться сил.
Переписка между тем все продолжалась. Решено было назначить свидание в одном отеле в Мюрццушлаге.
Мой муж точно обезумел от ожидания; он до мельчайших подробностей занялся моим дорожным костюмом. Незадолго пред тем, он заказал мне длинное манто из черного бархата, широкое, как платье, и длинное, до самого полу. Так как оно было не только отделано, но и целиком подбито мехом, оно было настолько тяжело, что после некоторого времени у меня начинали болеть плечи от него. Это манто я должна была надеть в дорогу.
Мне вообще не шли подобного рода вещи, которые давили меня и стесняли мои движения, даже когда я была вполне здорова и сильна; одна только мысль об этой тяжести при моем слабом состоянии повергала меня в отчаяние. И это еще было не все, так как в Мюрццушлаге я должна была сразу произвести своим туалетом «надлежащее впечатление». Поэтому к этой шубе он прибавил еще высокие, сапоги, какие тогда носили женщины для верховой езды, и свою высокую барашковую шапку.
– Ты увидишь, как ты будешь очаровательна и оригинальна! Это очень важно. Тейтельбаум тотчас же увидит, что имеет дело не с обыкновенной женщиной.
В этот день после обеда он ушел. Я сидела одна в своей комнате с ребенком на руках, этим бедненьким смуглым ребенком, так похожим на него, на которого он Даже ни разу не взглянул; дитя лежало все время тихо и спокойно, как будто зная, что не должно привлекать на себя внимания в этом доме. Я думала о том, что завтра ребенок останется без меня; как же нам обоим быть? Потом я думала о том, как холодно на улице, о снеге, выпавшем в таком количестве, что поезда переставали ходить или приходили с большим опозданием, о том, что мне предстояло ехать и зачем мне надо было отправляться из дому. В отчаянии и тоске я принялась плакать.
Так застала меня моя мать. Бедная старушка была гак уверена, что ее зять лучший и благороднейший человек на свете, а ее дочь – счастливейшая из женщин, что мои слезы были для нее непонятны.