Потому что она так хочет этого, что ей почти физически больно при мысли, что она больше никогда не увидит Гончарова.
– Ты не собираешься брать трубку? – спросил ее вдруг брат, заглянувший в Машину комнату. – Ух ты, вау! Ты решила выбесить мать беспорядком?
– Саша! – прошептала сестра, посмотрев на брата таким взглядом, что даже он вдруг понял, что ее сейчас лучше не трогать.
– Серьезно, что ты делаешь?
– Я решила уволиться.
– Почему?
– Это… это неважно. Ты все равно не поймешь.
– Конечно, естественно. Я не пойму. Я же маленький и не понимаю, что это все – из-за вашей глупой любви, – хмыкнул он. Маша одеревенела, и слезы бесконтрольно полились из ее глаз. Вот брат, сам того не понимая, и назвал вещи своими именами. Машина глупая любовь – вот что она чувствовала все последние три недели, находясь рядом с Николаем Гончаровым. Вот отчего ей так нравилось сидеть у него в машине, слушать его низкий, властный голос, вот почему было так трудно дышать, когда он нес ее по полю на руках.
Она просто не догадывалась тогда, что это было. Ее глупая любовь.
– Поможешь мне? – спросила она вдруг, и брат осторожно кивнул. Они молча принялись сортировать бумаги, раскладывать их стопками. Маша уселась за компьютер и открыла папки с файлами, чтобы перебросить на флешку все оставшиеся у нее разработки по парку. Их потом передадут тому (или той), кто займет ее место. Или выбросят вместе с самой идеей сделать общественный парк для жителей Подмосковья. Наплевать.
– У меня, кстати, в комнате тоже валялись какие-то твои бумаги, – заметил брат.
– Неси, – кивнула Маша, и Сашка выбежал, а через несколько минут вернулся со стопкой смятых бумаг.
– Чего, перестал звонить? – спросил он, и Маша молча кивнула. – Ну и дурак.
– Да уж, – вздохнула она, разглядывая бумаги, которые оказались теми самыми изрисованными планами для совещания, которое Маша в свое время с таким треском провалила. – Ты не мог бы посмотреть, стоит ли у нас около подъезда большая черная машина? Я тебе сейчас номер скажу.
– Ладно, – кивнул Сашка. – Я могу пройти, на велике прокатиться.
– Давай, ага, – кивнула Маша, пристально разглядывая рисунки, которые она почти уже забыла. Хотя времени прошло и не так много, зато событий случилось более чем достаточно. И все планы на поселок в европейском стиле уже давно канули в Лету, теперь и поселок окончательно приобрел русский оттенок. Все не так, как хотел Роберт.
Что-то беспокоило Машу. Что-то в этих рисунках. Она смотрела на стройные домики с аккуратными коваными заборчиками, смотрела на парадные подъезды, входы в многоквартирные домики, освещенные уличными фонарями нового поколения, тонкими, современными линиями света. По улицам ехали велосипедисты, на тротуарах стояли компьютерные люди с компьютерными собачками, которые, наверное, только что налили на компьютерные кустики.