И назовется она Сион и вы, детушки, застанете эту землю еще.
А где он живет, Серафим этот? — спросил вожак беспризорников.
В лагере, где нечистая и диавольская молдавская власть держит всех, кого хочет погубить, всех, кто ей поперек встал, — ответил калика.
В лагере том Серафим Свет Ботезату сидит за то, что пытался село свое в Италию вывезти, ведь у простых людей нет мочи жить в Молдавии этой диавольской, но слуги князя тьмы, сиречь и. о. президента Михая Гимпу, сковали пророка и бросили в лагерь…
Что же нам делать? — спросил беспризорник.
Идти на лагерь тот, — отвечал калика, — в час условленный.
Освободить пророка Серафима Ботезату, и с ним, Учителем Мудрости, требовать от правительств мировых, что служат диаволу, земли нам, молдаванам, новой.
Молдавского Сиона! — воскликнул слепец.
А где же ее взять? — спросил Петреску скептически.
На югах, — мечтательно сказал кто–то.
Чтоб ночью на земле спать можно было, и не простужаться, — шмыгнул носом семилетний пацан.
Бедные дети, подумал Петреску. Им и в голову не приходит, что спать можно в домах с отоплением. Лейтенант, родившийся в 1979 году, такие дома, — хоть и смутно, — в Молдавии еще помнил.
Значит, — неуверенно повторил кто–то из детей, — мы, молдаване, новый народ Израилев?
Да, сынок, — кивнул слепец, — и требовать нам нужно от мировых правительств земли новой, святой, не испачканной.
Но до поры до времени скрывайтесь, — сурово сказал он.
Ибо несу я весть угнетенным, вы же поддержите ее и разнесите по стране.
И берегитесь, как бы тайна эта не попала в руки палачей, ментов, мусоров, легавых проклятых!
Они про веру нашу ведают, да неведомо им, кто и откуда ведет проповедь Исхода, — прошептал слепец.
Как узнают, аспиды, что ангел Божий в самом гнезде гадючьем прячется, прольется кровь безвинного пророка! — предостерег калика.
Давно уж ищут его слуги Сатаны, который и придумал «республику Молдову»…
Алчут крови невинной, плоти святой, духа божественного…
Но где Серафим — тайна, и открывать ее, детушки, нужно только обездоленным да сирым, как вы, да я, да мученик этот из Касауц, где и прячется наш Серафим…
Это точно! — сказал радостно Петреску.
Ему было так хорошо, что не скрывал уже радость предвкушения не только новых погон, но еще и премии, а может даже и хромированного велосипеда в придачу.
Тайну блюсти надо так, — сказал Петреску, успокаивая встревоженного интонациями слепца, — будто вы мертвы и уста ваши молчат навеки.
Огонь, потрескивая, плясал в глазах детей. Те были необычайно молчаливы. Петреску знал, почему. Беспризорники и правда были мертвы. Петреску, выпивший противоядия от той смеси, что подсыпал в суп, чувствовал легкое недомогание. Но мысль о том, что он жив и сорвал куш, делала его настроение более радужным, чем следовало бы. Слепец, наконец, нарушил молчание.