— Давай, Слава, гони следующий автобус, — распорядился Олег.
Слава, потыкав пальцами по мобильнику, затем что–то негромко сказал по нему. Через пять минут следующий микроавтобус с очередными родственниками и тремя раскапывателями–закапывателями приближался к холму.
Через два часа трое останков людей были перезахоронены, а на их месте была вырыта могила для местного авторитета. Чудны дела твои, Господи.
«… Ты возвращаешь человека в тление, и говоришь, возвратитесь, сыны человеческие!» >(3) — слова псалма печально раздавались в комнате. На столе, в узком гробике, обитом красной материей, утопая в белом саване, лежала Таня — жена священника городской церкви, жена Сергея. Он смотрел на мертвое ее лицо. Слез не было. Впрочем, и горя тоже. Три года болезни жены высушили, выжгли в душе все. Осталась только тоска и пустота. Это мертвое, желтое лицо, с заострившимися носом, с резко обозначенными скулами и глубокими впадинами глаз не было лицом его Танечки, оно было Сергею чуждо. Глядя на него, он как–то спокойно, словно речь шла о каком–то постороннем человеке, подумал: «Вот, Таня, ты и отмучилась. Упокой, Господи, твою душу». И тут же после этой стандартной просьбы к Богу цинично в мысли прорвалось: «И я тоже отмучился».
«…Ты как наводнением уносишь их; они, как сон, — как трава, которая утром вырастет, утром цветет и зеленеет, вечером подсекается и засыхает» >(3), — священник, приехавший из Д-ска, уверенно вел отпевание.
«Танюша моя. Но почему ты так рано отцвела, засохла. Ведь у нас еще так должно было много быть впереди. А так теперь у нас с тобой впереди ничего нет — ни общей жизни, ни детей, ничего. И впереди у тебя только тление», — слезы накатили на глаза Сергею.
В комнате, под стенкой столпилось с десяток старушек и пяток мужчин — прихожан с церкви. Сергей мельком окинул их взглядом. «Ни одного молодого лица, — тоскливо подумал он, — а откуда они тут появятся. Как только мы сюда приехали, так ты почти сразу же и слегла, Танечка. Господи, ну почему такая несправедливость — забрать ее так рано. Она даже не успела ни друзей себе зависти, ни познать материнства. Неужели там, у тебя она тебе важнее, чем мне здесь, на земле?» — раздражение, начало было подниматься в душе Сергея, но тут же было задавлено намертво в него впечатанной любовью к Богу, верой в Его непогрешимость и просто обыкновенной человеческой печалью. И, скорее, второе сыграло здесь большую роль.
«И да будет благословение Господа Бога нашего на нас, и в деле рук наших споспешествуй нам, в деле рук наших споспешествуй»