Наконец напираю на вежливость Ке, на врожденную и тоже заветную вежливость вьетнамца к женщине.
— Ке, разве полагается быть невежливым с женщиной?
— Самой большой невежливостью было бы явиться к вам в такой час.
— Ну, хорошо, ждите меня в холле. Сейчас приду.
На пороге сталкиваюсь с Ке. Из двух невежливостей ему пришлось выбрать меньшую, прийти самому.
Он слеплен из пыли. Если его толкнуть, он рассыплется в пыльное облако. Останавливается посреди комнаты, не смея сесть. Хочу с первых же его слов понять, как там наши дела. Но ведь знаю же вьетнамцев. Медленно, сужая круги, они будут вести меня по окольным кругам разговора и лишь постепенно скажут мне то, что заранее задумали сказать. А самое главное останется в центре кругов, в центральной точке, то есть в самом конце разговора.
И сколько сейчас не торопи его, не подталкивай наводящими вопросами, ритм разговора не убыстрится.
Подаю ему стакан содовой. Пьет медленно, не поддаваясь напору жажды, но преодолевая его.
Наконец возвращает мне стакан и, как бы не желая отдавать его мне совсем пустым, наполняет первой весомой фразой.
— Я прямо из Хайфона.
Делает паузу, чтобы я вникла в его слова и вполне освоила их.
— Третьи сутки без перерыва бомбят. Театр… Вы ведь в нем были, не правда ли? Попали. Типография срыта до основания. Целые кварталы в центре и на окраинах…
Сообщая это, он улыбается. Меня не раз поражала эта обратная реакция вьетнамцев. Но между пыльными веками его я вижу отражение огня и дыма.
Вспоминаю просторный зал театра, где в прошлом году я видела вьетнамские танцы, полные изящества, и слушала монокорд, удивительный народный инструмент с одной струной.
Я слушала и не верила своим ушам. Сухие, словно древесные, пальцы дергали одну-единственную струну, а в ней то журчал ручей, то птицы кричали в джунглях, то слышался приглушенный плач, то колыбельная песня, а то ураган.
В конце концов одинокая струна начала звучать отдаленно, как эхо самой себе.
Я дрожала, как будто натянута и звучу сама. Я поняла, что если струна натянута до предела, в ней отзывается вся вселенная.
— …Хайфонские товарищи поглощены многими заботами, но они нашли время подумать и о маленькой Ха… Решили, что им незачем противостоять вашему вниманию к ней… Но будут ли согласны родители?
— А она жива, где она?! — заставляю себя шептать, хотя крик рвется из меня.
— Одна Ха в детском доме, который вновь переэвакуирован и разбросан. Я нашел ее в одном из разветвлений. Видел ее. Но ничего не мог понять. Воспитательница говорит: «Обе танцуют, обе поют, обе хотят мира…»