Низко опустилось, неярко светило тепловатое уже солнце, в затишке, где густо росли березы, оно пригревало — близко и ощутимо тянуло запахом мерзлой земли, пахло прелой, заплесневевшей листвой, хвоей от молодых сосенок, черничником, вереском, травой — всем тем, что осенью засыпал снег. Приятным, необычайно легким, прозрачным был воздух, полный густого, почти хмельного, такого знакомого свежего запаха весны, и сейчас солнечный свет, высокое светло–голубое небо, воздух, земные запахи опавшей листвы, травы, березовика, аромат которого струился от свежесрубленных пней, взволновали, и Юля, все это видя и чувствуя, ощутила неясную тревогу, будто невольно ждала, что, когда растает, стечет ручейками последний снег, когда возвратятся со своими песнями, со своими заботами и хлопотами птицы, цветами и пышной зеленью украсится земля — настанет совсем иная, новая, может, даже более счастливая чудесная пора. Хочешь или не хочешь, а как–то всегда весною вначале почти неуловимо, а потом все яснее, тревожнее ощущаешь новое, веришь, что оно будет приятным, принесет радость.
Когда подтаскивала к саням последний комель, совсем выбилась из сил. Едва плелась, глубоко проваливаясь в снег, набирая его в сапоги. Снег быстро таял, обжигал холодом икры. Утомленно поглядывая на высокие белые пни, с тревогой думала, что за них ее будет укорять лесник Микола, станет говорить: могла бы разгрести снег и срубить дерево ниже. Растает снег, сойдет, тогда они, эти пни, совсем высокими станут, будут видны издалека. Поглядывала на белые стволы, на которых морозный ветер отклеил за зиму белую кору, размотал, растрепал ее, и теперь она висит крупными мягкими кусками; глядела на свои прежние следы, в которые сейчас наплывала зеленоватая вода, на щепки, каких вокруг было бесчисленное множество, от свежего запаха которых, запаха холодного сырого дерева и едва уловимого аромата березового сока словно бы кружилась голова. А может, голова кружилась от усталости, от тяжелой, неженской работы с топором…
Юля доволокла, бросила возле саней последний срубленный комель и хотела наконец присесть, отдохнуть, но опять не стала садиться: знала, что потом трудно будет подняться. Она только нагнулась, сгребла почерневший сверху снег, зачерпнула горсть его, белого, холодного, зернистого, похожего на крупную соль, и начала лизать, чувствуя во всем теле большое облегчение. Снег таял на теплой ладони, струйка воды текла в рукав и приятно холодила руку.
Юля сбросила с руки мокрый снег и взглянула на сына, который сейчас сидел на санях и строил из щепочек хатку. Увидела, что он не послушался ее, не сидел все время на санях, а топтался, бегал по снегу: вон и валеночки мокрые, и штанишки выше валенок тоже мокрые. Посмотрела на сына и пожалела, что взяла его с собой в лес, пусть бы лучше сидел дома, в тепле. А то пристал, просился, и она не смогла отказать. Не дай бог, заболеет, ведь простудиться мог.