Это будет уникальный момент в истории американского правосудия, и Джош не смог сдержаться.
— Мне двадцать седьмое вполне подходит, — сказал он.
— Отлично. Я уведомлю стороны, как только пойму, сколько их. У них куча адвокатов.
— Неудивительно, если вспомнить, что у завещателя шестеро детей и три бывшие жены: это девять адвокатских команд.
— Надеюсь, зал суда сможет вместить всех.
«Только стоя», — чуть было не вырвалось у Джоша. Он представил себе стоящих вплотную друг к другу людей, замерших в гробовом молчании, пока открывается конверт, разворачивается листок и читаются невероятные слова.
— Предлагаю вам огласить завещание, — сказал Джош.
Уиклифф, разумеется, на это и рассчитывал. Он уже представлял упоительную сцену — это будет один из прекраснейших моментов в его жизни: оглашение завещания, касающегося распределения одиннадцати миллиардов долларов.
— Полагаю, завещание несколько спорное? — спросил судья.
— Оно опасное.
Его честь наконец улыбнулся.
Накануне своего самого сокрушительного срыва Нейт жил в Джорджтауне, в старом кондоминиуме, квартиру в котором купил после последнего развода. Но из-за банкротства он ее лишился, поэтому ему в буквальном смысле слова негде было провести первую ночь свободы.
Джош, как всегда, тщательно подготовил выписку О'Рейли из клиники. Он прибыл в Уолнат-Хилл в назначенный день с легкой дорожной сумкой, набитой новыми, идеально отглаженными шортами и рубашками, предназначенными для путешествия на юг. Привез также паспорт с визой, кучу наличных, массу буклетов и билетов и полный «план игры».
Прихватил даже аптечку первой помощи.
Нейт и поволноваться не успел. Он попрощался лишь кое с кем из персонала, остальные были заняты, да и вообще здесь старались избегать прощальных церемоний. После ста сорока суток восхитительной трезвости Нейт гордо проследовал на волю через парадную дверь — чистый, загорелый, стройный, скинувший семнадцать фунтов — теперь его вес составлял сто семьдесят четыре фунта, как лет двадцать назад.
Первые пять минут Джош вел машину молча. Снег покрывал равнины, но по мере удаления от Блу-Риджа покров становился все тоньше. Было двадцать второе декабря. Радио тихо наигрывало рождественские гимны.
— Ты не мог бы его выключить? — попросил наконец Нейт.
— Что?
— Радио.
Джош нажал клавишу, и музыка, которой сам он даже не слышал, прекратилась.
— Как ты себя чувствуешь? — спросил он.
— Поверни, будь добр, к ближайшему придорожному магазину.
— Это еще зачем?
— Хочу купить упаковку пива.
— Очень смешно.
— Я готов душу заложить за большую бутылку кока-колы.